Никогда не взрослей!

Гринберг Дмитрий

Я остановился и обошел коляску. На щеке у него была слеза. Она застыла, и впивалась в кожу, словно заноза. Я растерялся и не знал, что сказать. Я смахнул ее, и вернулся назад, взялся за ручки и стал толкать.

— Знаешь, Уилбер, тебе идет эта шляпа.

— Спасибо.

— Будь у меня такая шляпа, я бы ничего не боялся.

Мы прошли около пяти минут, и я спросил, не хочет ли Уилбер подышать свежим воздухом? Уилбер сказал, что не против, и я остановился возле каменного парапета. Севши на парапет, я посмотрел Уилберу в глаза, на этот раз они были сухими.

— Слушай, Уилбер, — сказал я, — а тебе нравится

рыбалка?

— Да. Я раньше иногда рыбачил, когда убегал из дому.

— Ты убегал из дому?

— Не надолго. К вечеру всегда возвращался. У меня удочка была, папа мне ее подарил, когда мне было лет восемь. Мы тогда были дружней.

— Ты о чем это? У тебя с родителями возникли какие-то проблемы?

Он не отвечал. Я понял, что это больная тема для него, и не стал ворошить прошлое. Кто знает, какие раны можно задеть?

Я спросил, не хочет ли он вернуться. Уилбер ответил согласием, и я повез его домой.

Ужин, на первый взгляд, был таким, как всегда. Но во мне что-то переменилось. Мы сидели за столом, и, попробовав кусочек варенного картофеля, продолжить я не мог. Я был переполнен чувствами.

Уилбер после того вечера стал для меня совсем другим. Я вдруг понял, что это живой человек, что на самом деле он такой же, как я. А не сломанная кукла. Я вдруг понял, что у него тоже есть чувства. И чувствует он, возможно, больше, возможно, даже острее, чем я…

Я почувствовал ком в горле. Я представил себя на его месте, и мне захотелось плакать. Лицо стало гореть, и когда я понял, что сейчас заплачу — я выбежал.

— Рэй!

Услышал я вслед. Это кричала мама. Но я не остановился. Я выбежал из дому, слезы текли горячей струей, я сделал глубокий вдох, и посмотрел в небо.

ГЛАВА 8

Спустя два дня, утром во вторник я проснулся очень рано, и захотел есть. Прошло два дня с тех пор, как я последний раз видел своих друзей. На удивление меня это ничуть не огорчало. С самого вечера меня мучил страшный голод, и я пошел к холодильнику взять молока. Подойдя к двери, я заметил на кухне свет. Было еще темно, но мама уже что-то запекала. Пахло очень вкусно. Видимо, готовился завтрак.

— Рэй? — сказала она. — Проходи. Что же ты так рано?

— Я за молоком.

— Ты вчера совсем не ел. Садись, я дам тебе что-нибудь перекусить.

Я сел, и получил вчерашний картофель с бобами и отбивную.

— Что случилось? На тебе лица нет.

— Ничего.

— Я же вижу, что что-то не так. Рэй, хватит молчать. Что тебя беспокоит?

— Что с Уилбером?

— Ты из-за Уилбера такой? Ты ведь знаешь, что с ним.

— Знаю. Но как он оказался здесь? Его дом совсем далеко. Он не мог приехать сюда один. И какой смысл ему сюда приезжать?

— Он не приезжал к нам, Рэй. Он был здесь с Бэтси. С Бэтси, и с Гарольдом. Но Гарольд в последнее время стал много пить. И Бэтси приехала с ним, чтобы оставить Уилбера у его родителей. Как можно решиться сделать такое? Рэй, Уилберу осталось совсем немного. Его болезнь быстро прогрессирует. Обратно уехать он уже не мог, и Бэтси пришла сюда. Она стояла вся в слезах, рассказывала мне всю эту историю, и сказала, что не знает, как ей поступить. Я, конечно, ответила, что пусть Уилбер остается у нас. Я не могла поступить

иначе. Мне самой от этого тяжело. И я не знаю, правильно ли я поступила. Хотя, как можно было поступить иначе?

— Значит, — сказал я, не шевелясь от исступления. — Значит, его бросили?

— Да. Да, именно так.

— И мы сейчас единственные люди, которые у него остались?

— Да, Рэй, к сожалению…

— Но, может быть, стоит позвонить тете Бэтси и дяде Гарольду, может, они передумали, и скучают по Уилберу? Может, им неловко сделать первый шаг после всего? Как ты думаешь?

— Боюсь, что это не так. Я сделала такую попытку всего несколько дней тому назад. Трубку снял Гарольд, он был пьян, и даже разговаривать не захотел. И если бы его родители и захотели его вернуть, или приехать сюда, не думаю, что это было бы хорошо для Уилбера. Такие люди не способны на добро.

— Бедный Уилбер…

— Я рада, что ты изменил свое мнение по отношению к нему. Ему будет приятно, если он увидит тебя таким.

— Бедный Уилбер… Судьба слишком несправедлива.

— Не стоит говорить о судьбе, мы не знаем всех ее планов. Я уверена Уилбер попадет в хорошее место. Боюсь, нам всем приходится платить за это свою цену.

— Должно быть, Уилбер расплатиться и за своих родителей…

— Бедный мальчик, может, ты и прав, Рэй… А теперь кушай, иначе все остынет.

***

Сидя у газет мистера Кларка, я вспоминал слова Уилбера о его удочке. Я был бы совершенно не против порыбачить, хотя я и не большой любитель этого дела. Я не знаю, как мистер Кларк еще не прогорел со своим бизнесом, торговля у нас совсем не шла. Мне даже стало казаться, что он занимается этим бизнесом от скуки, просто, чтобы дома не сидеть. Не очень это большое удовольствие скажу я вам сидеть полдня без толку. Я свою Сэмми и не вижу толком, а ведь на этот счет у меня были большие планы. Даже в магазин к ней стал захаживать реже. И мне стало казаться, у нее кто-то появился. Во всяком случае, она вечно витает в облаках, и будто не слышит, когда с ней разговаривают покупатели.

Я подумал, что стоит мне повидаться с друзьями, хоть с самого утра и не было такого желания, но все же, стоило это сделать.

— Парень, дай-ка мне вот эту газету.

— Держите, сэр.

Вот, это был мой только второй покупатель за сегодня, а уже без четверти одиннадцать…

Через какое-то время я увидел, как в магазин к Сэмми зашел какой-то мистер в черных очках и легком костюме светлого цвета. Вскоре за ним к магазину подъехал грузовой автомобиль, груженный какими-то продуктами. Мистер в очках вышел и стал принимать груз. Насколько мне удалось понять, это был хозяин магазина. Из кабины вышел всего один парень лет двадцати двух, не больше. Он был в широких штанах и грязной майке. Мышцы говорили о том, что он не чурался тяжелой работы. Он сплевывал то и дело в сторону. Мистер в очках стал ему что-то говорить по поводу его опозданий. Кажется, он сказал, что тот должен был приехать раньше. И что этому мистеру делать больше нечего, как бросать важные дела средь бела дня, и мчаться сюда. Парень, насколько мне удалось рассмотреть, все время молчал и сплевывал. Мистеру в очках надоело ругать, и он перестал, расплатился, поставил подпись на каком-то бланке, и ушел.