Никола Тесла. Портрет среди масок
Шрифт:
— А почему еще не назвали? — выкрикнул кто-то.
— Я не аферист, — с гордостью пожаловался он. — Деньги для меня ничего не значат. Слава для меня ничего не значит.
Было ли понятно то, что говорил Тесла? Хм… Он мог повторить слова самопровозглашенного рыцаря Дон Кихота: «Все, что я делаю, разумно и согласуется с рыцарскими правилами». Он больше не верил в людей, но продолжал верить в Прогресс, точно так как его отец, вопреки Вольтеру, верил в Бога. Тесла не спешил проститься с репортерами.
В номере его ждал ангел:
— Иаков, давай поборемся!
— Каким
— Самовлюбленным и невнимательным к злобному миру, — ответил Бенда. — И всегда опережал свое время.
— А разве не лучше танцевать щека к щеке со своим временем? — задорно спросила мисс Джонс.
Постоялец самого роскошного отеля в мире, один из четырехсот членов высшего общества и так далее, друг Астора, Вандербильта и так далее, Твена, Дворжака и так далее, Вивекананды и так далее.
Все сведения о нем были противоречивы.
Разве этот Тесла не отказался от Нобелевской премии?
Разве он не порвал чек на миллион долларов?
Кто-то писал, что глаза у него «очень светлые», кто-то утверждал, что они черные, кто-то говорил, что он никогда никому не подавал руки, кто-то помнил крепкое пожатие его руки.
Он дирижировал галактиками электроламп.
Он боялся мух и флоксов. Он любил нищих и птиц.
Он вызвал тунгусскую катастрофу. Он желал контролировать климат Земли, превращенной в гигантскую лампочку. Он парил над человеческими существами в облаках аплодисментов. Он был из тех, кто рушит мечты человечества.
Он был как африканский бог, у которого одна половина лица была голубой, а другая белой, и люди слева от него спрашивали: «Вы не видели голубого бога?» — а те, что справа: «Вы не видели белого бога?»
Единственный герой среди трусов, он пропускал сквозь свое тело ураган. Он стоял на голубой сцене под дождем искр, олицетворяя небывалую мечту.
Он был неоплатонистом, которого вдохновляла близость к пониманию Божьего ума. Он, как Исаак Лурия, освобождал «святые искры», плененные этим миром.
Нет! Он не безумец и не аферист. Не гомосексуалист и не мифоман с Динарского нагорья. Не мономан без друзей.
Нет! Он был человеком, отмеченным каиновой печатью.
Он неизречим. Сама попытка выразить его есть оскорбление. Если мы из современного мира исключим его открытия…
— Что может согреть одиночество лучше нарциссизма? — шепнула мисс Джонс мистеру Бенде из «Нью-Йорк сан».
Годами он жил в состоянии восторга. Он был сверкающей обезличенной силой. Вызывал землетрясения. Был первым громовержцем среди людей. Уклонялся от женщин и микробов. Сатана ласкал его высоковольтными токами. Но никогда — женщина.
— Неужели никогда?
117. Забытые
Однажды в понедельник…
Тысяча восемьсот девяносто восьмого года…
Странного мальчика нашли на центральной площади Нюрнберга.
Ему было шестнадцать лет, в руках он держал записку: «Хочу быть всадником, как мой отец».
Он был удивительно похож на
Люди дали ему образование и испортили его.
Люди дали ему имя: Каспар Хаузер.
Во всей Европе он стал символом настоящего одиночества.
Как описать дождливый Нью-Йорк тридцатых?
Отвороты пальто были подняты. Шляпы толклись на улицах. Сухой закон наконец-то перестал действовать.
— Забудем о жажде! — праздновали победители.
В тихих барах мартини и коктейли сияли как лампочки. Пепельницы были полны окурками, испачканными помадой. Кто-то лукаво наигрывал на пианино. Звуки капали… Мужчины и женщины приканчивали ужин и вздыхали: «О боже!» Приторные фильмы начали идеализировать тенаменты. В полумраке квартир бывших тенаментов пальцы вращали кнопки. Загорался зеленый глаз. Вибрировал аристократический голос Рузвельта: «Единственное, чего мы должны страшиться, — это сам страх».
В своем номере поседевший лунатик читал газеты:
«Толпы заполонили Таймс-сквер, чтобы встретить 1910 год! Театры и отели переполнены! В кафе „Мартин“ в момент наступления нового года сожгли женщину! Морган нанес визит президенту Тафту! Франкольсе Мутарсоле и Эмилю Артуру Шпрингеру выдано разрешение на венчание! Ей исполнилось пятьдесят семь, а молодожену — двадцать три года! Профессор Персиваль Лоуэлл объяснил, что на Марсе поднялась пыль из-за рытья новых каналов!»
Тесла положил газету к своим пожелтевшим бумагам и вышел прогуляться.
Весь мир сиял, как Всемирная выставка в Чикаго.
Когда-то рядом с ним хрипло откашливался Гобсон, герой испано-американской войны, которого так любили целовать женщины в веселые девяностые. Иногда это был курносый и упрямый Кеннет Суизи. Время от времени с Теслой прохаживался биограф Джон О'Нил, а иногда репортеры и посетители из Югославии. Придавленные Манхэттеном, они были рады поговорить хоть с кем-нибудь из своих. Земляки украдкой посматривали на него, сравнивая с изображениями на пачках сигарет, которые они видели в детстве, с надписью под ними: «Это портрет во славу его, которая не минет никого».
По радио Руди Вэлли пел: «Братец, дай мне хотя бы мелочи».
Печальную песню времен Депрессии.
Рабочие обедали, сидя над городом на высоте пятидесяти этажей.
Нью-Йорк со всеми своими башнями спешил в небо.
Небоскреб Трампа стал высочайшим в мире.
Он обогнал «Крайслер» Ван Алена.
Но он всего лишь несколько месяцев гордился своим рекордом.
Его перерос Эмпайр-стейт-билдинг.
Тесла рассматривал их во время прогулок по городу.
— К чему это вдохновение величием? — удивлялся он. — Земля не самая большая планета и не ближайшая к Солнцу, но ведь только на ней есть жизнь!