Никола Тесла. Портрет среди масок
Шрифт:
Грациозная слабость, побеждающая силу!
О ты, что парила над водами прежде Создания! Ты, которую Ной после потопа выпустил из ковчега!
Я питаю тебя, питая себя и весь мир, суть которого есть ты. Когда твоя стая, словно конфетти, засеребрится над городом, я взмою с вами. Сразу узнаю тебя по красоте лета. По белизне.
Святая чистая душа, оставайся со мной.
Анима! Аминь!
Пока держу тебя на ладони, клюв твой целует уголок моего рта. Сияние исходит из твоих глаз и из центра мира. Сияние заливает мои ноги, поднимается выше коленей.
— Совершилось.
115. И тогда
Рулетка двадцатых остановилась на черном вторнике. Брокеры на бирже носились, подгоняемые секундомером. Брокеры объявляли о падении акций голосами утопленников. Толпа напирала на запертые двери банков. Над входом в биржу на Уолл-стрит вырезали слова Гоббса «Человек человеку волк».
Фермеры Запада жгли зерно. В Нью-Йорке люди падали в обморок от голода.
Невозможно!
Женщины, чтобы не попрошайничать, продавали «райские яблочки». На общественных кухнях ходячим раненым в шляпы наливали суп.
Невозможно!
За шесть ежедневных обедов голодающие тряслись в танцевальных марафонах.
Невозможно!
И тогда вдовец Джонсон вернулся из Парижа. Он вздохнул и пожаловался:
— Куда ни поеду — я там! — потом улыбнулся и похвастался: — Постоянные путешествия не позволяют превратиться в провинциала.
— Я так не думаю, — поправил его Тесла. — Я думаю, что провинциальность или столичность твоей души не определяется местом твоего проживания.
Чтобы удивить Теслу, Роберт привез ему текст сербского манифеста сюрреалистов «L'lmpossible».
— Невозможно! — расхохотался Тесла. — Это рефрен всей моей жизни. Это говорили о каждой моей идее, с тех пор как себя помню.
— Ты когда-нибудь видел чудо? — поинтересовался Джонсон.
— Когда-нибудь? Всегда! — огрызнулся Тесла.
В семидесятые годы в Граце женщины носили нечто вроде кружевных слюнявчиков. С течением времени и они превратились в чудо.
Джонсон рассказывал ему о том, как Андре Бретон прислушивается к «геомагнитному пульсу Земли», и о его любви к невозможному.
— Невозможно! — опять рассмеялся Тесла. — Рефрен моей жизни!.. С тех пор как себя помню.
Наутро он почесал под полуцилиндром.
— Все подорожало, — сказал он. — Стало невозможным.
— Что?
— Содержать лабораторию.
Гернсбек развел руками, выражая одновременно удивление и согласие. Он вместе с Теслой наблюдал за переездом.
Двадцать сундуков с перепиской, теоретическими трудами и макетами утонули в устрашающем складе отеля «Пенсильвания».
116. Виновник торжества
Словно белые голубицы, слетались в его комнату письма
— И еще! Еще! Еще! — бросала конверты на стол горничная.
Тесла выровнял ладонями стопку конвертов и сложил их в шкатулку. Он немного стеснялся того, что ему нравилось то, что он на самом деле презирал.
Высокий и с пустыми глазами — как фигура на носу корабля, — он спустился в холл гостиницы без четверти двенадцать. В полдень нахлынули репортеры.
Семидесятипятилетний едва обратил на них внимание, но начал рассказывать…
…О том, что наступит день, когда женщины станут важнее мужчин, когда его замечательная турбина будет усовершенствована и когда его насос найдет применение в теле человека. Потом он остановился на взаимосвязи голодания и внутренней энергии.
— Как вы полагаете?.. — хотели знать шляпы с блокнотами на коленях.
Костлявый старик воздел указательный палец:
— Не может весь мир так бессовестно жрать. Я перестал есть рыбу. Я перестал есть овощи. Я перешел на хлеб, молоко и «factor actus» — смесь белой части порея, капустной и салатной кочерыжки, репы и соцветий цветной капусты. На такой пище я проживу сто сорок лет.
Костлявый старик вновь воздел указательный палец и рассказал о предках, которые обязаны своим долголетиям ракии, включая того, который прожил сто двадцать лет.
— Как его звали? Мафусаил?
— Нет, его звали Джуро.
Репортеры скрипели стульями и писали, едва сдерживая смех.
— Дон Кихот превратился в собственного Санчо Пансу, — записывали быстрые карандаши. — Он издевается над мудростью.
— Эх, и почему я не взял у него интервью в девяностые, когда он входил в четыре сотни избранных и когда менял перчатки как фокусник, а люди приходили в «Асторию», чтобы посмотреть на него! — пожаловался мистер Бенда из «Нью-Йорк сан» восторженной мисс Джонс.
Бенда указал пустым мундштуком на пожелтевший листок на своем колене. Текст был следующим:
«Вакуумное стекло светоносного тела в руках мистера Теслы выглядело как сверкающий меч в руке архангела, олицетворяющего истину».
Мисс Джонс из «Тайма», в твидовом костюме, попыталась представить кринолины девяностых. Ее мордочка была напудрена. Ее улыбка была магнетической игрой. Она заявила, что не может себе простить…
— Что не видела его в Колорадо, когда он метал громы и молнии!
Эта парочка всегда была рядом с ним, с тех пор как старик с лошадиным лицом начал праздновать свои дни рождения «в газетах».
Тесла менялся в глазах репортеров.
Мисс Джонс сначала показалось, что он явился из адского жерла, со следами мрака по всему телу.
В ее глазах человек из адского жерла исчез.
Потом она рассмотрела в нем симпатичного хрупкого старичка с двумя родниками молодости под бровями.
Но и он исчез.
Она увидела по-кошачьи грациозного господина, окруженного неземной атмосферой.