Николай II. Святой или кровавый?

Колпакиди Александр Иванович

В феврале 1916 года в 23-м Сибирском стрелковом запасном полку в Новониколаевске призванный из Барнаульского уезда рядовой Казанцев во время дежурства поставил винтовку, закурил папиросу и отказался назвать свою фамилию командиру роты. Вместо дисциплинарного наказания прапорщик Степанов приказал под угрозой расправы избить нарушителя воинской дисциплины. У Казанцева было сломано 9 ребер и их осколками порвана печень. Вскоре он умер, а прапорщика перевели в другую роту на должность младшего офицера. Произошедшее, согласно информации жандармов, вызвало «большое недовольство» солдат¹³⁵.

А в довершение всего с 1915 года в армии снова ввели телесные наказания (на фронте, во время войны!). По-видимому, другие меры воздействия на солдатскую массу к тому времени полностью себя исчерпали. «Это явление – свидетельствовал один из солдат, – осенью 1915 года стало обыденным: секут за то, что вздумается, за самые ничтожные пустяки, часто совершенно безвинных, а то и просто по прихоти начальства. Мы знаем такие роты, батареи и команды, где мало есть телесно ненаказанных и [где все] поголовно биты начальниками этих рот, батарей и команд».

Солдаты часто писали о чувстве безысходности, об угнетающих мыслях о порабощении, вызываемых зверским обращением офицеров с солдатами: «Что-то жуткое чувствуется при переживании всего этого кромешного матершинства, глумления над человеком, слишком ужасно видеть, как бьют, таскают за бороду людей, которым 40 и больше лет»¹³⁶.

Положа руку на сердце: кого-то еще удивляет, что в армии «революция» началась с расправ с офицерами? Чего еще приходилось ждать?

А из дому шли и шли письма. И почти в каждом за строчками или прямым текстом стояло: «Мы голодаем…»

Ранее уже говорилось о том, что даже в мирное время крестьяне не могли прокормиться с земли. Постоянные мобилизации резко сократили численность трудоспособного населения деревни. По 50 губерниям и областям страны призванные в армию составили 47,4 % всего трудоспособного мужского населения деревень¹³⁷. С каждым годом войны число семейств без работников все более и более возрастало. Вскоре на поля начали отправлять военнопленных, но их было к осени 1916 года всего 1 млн 100 тыс. человек, в то время как армия выгребла из деревень 15 миллионов. Резко сократилось и поступление сельскохозяйственной техники. В России ее производство во время войны уменьшилось в два раза по сравнению с 1913 годом, а поставки из-за рубежа прекратились. В «промышленно развитой державе» даже косы, как оказалось, ввозились из Австро-Венгрии.

Результат? В крестьянских хозяйствах посевная площадь под зерновыми и бобовыми культурами сократилась с 1914-го по 1916 год с 77,30 млн десятин до 62,28 млн – на 11,7 %. У помещиков посевные площади сократились в этот период с 8,41 до 6,63 млн десятин, то есть на 22,3 %¹³⁸. По данным А. М. Анфимова, автора специальной книги о положении российской деревни во время Первой мировой войны, валовой сбор зерна в 1916 году сократился по сравнению с 1913-м на 27,2 %, товарность уменьшилась на 32,6 %…¹³⁹ И даже то, что собиралось, попадало в руки спекулянтов-перекупщиков, которые предпочитали припрятывать продовольствие в расчете на повышение цен.

Тогда правительство прибегло к продразверстке – каждая губерния получила определенные цифры поставок хлеба, причем, в отличие от большевистской продразверстки, царская касалась не только хлебопроизводящих губерний, но и тех, которые даже в мирное время ввозили хлеб. Заготовками зерна занимались специальные уполномоченные, но результаты разверстки оказали более чем скромными.

Результатом стало усугубление голода (напомним, что голодала Россия постоянно), который охватил не только города, но и армию. Петроград в ноябре 1916 года вместо 3050 тыс. пудов хлебопродуктов получил всего 465 тыс. пудов, или 15 %, а в декабре вместо 3740 тыс. пудов – только 524 тыс., то есть 14 %¹⁴⁰. Не лучше обстояло дело и в Москве.

Уже в 1915 году народное потребление сократилось на 25 %, а в 1916-м – на 43 %. Цены на продукты питания по сравнению с довоенным уровнем в том году поднялись в стране в среднем в 3–4 раза. Особенно подорожали одежда и обувь. Стоимость жизни рабочей семьи в связи с дороговизной к февралю 1917 года выросла в 4 раза по сравнению с довоенным временем. В промышленности рабочий день составлял 12 часов, нередко доходя до 14–16 часов. Перегрузка на производстве влекла за собой рост травматизма и заболеваний. В Петрограде заболеваемость рабочих возросла с 0,5 % в 1915 году до 10 % в 1917-м¹⁴¹. В 1916 году заработок рабочих был в среднем в 3 раза меньше, чем у служащих на предприятиях, и в 15 раз меньше, чем у директоров и управляющих¹⁴².

Уже в 1915 году начались массовые выступления населения – пока еще стихийные голодные бунты. Например, 17 августа в Петрограде в течение дня в различных районах города, прежде всего рабочих, толпы людей перебили стекла в 103 магазинах и лавках, некоторые из них разграбили. Такие выступления отмечены не только в столицах, но и в других городах и даже поселках по всей стране. В 1916 году, по официальным данным, число таких выступлений увеличилось в 13 раз, с 23 до 288.

Совершенно секретный «Доклад Петроградского охранного отделения департаменту полиции» в октябре 1916 года констатировал: «Экономическое положение массы, несмотря на огромное увеличение заработной платы, более чем ужасно. В то время как заработная плата у массы поднялась всего на 50 % и лишь у некоторых категорий (слесаря, токаря, монтеры) на 100–200 %, цены на все продукты возросли на 100–500 %… Даже в том случае, если принять, что рабочий заработок повысился на 100 %, то все же продукты повысились в цене на 300 % в среднем. Невозможность добыть даже за деньги многие продукты питания и предметы первой необходимости, трата времени на простой в очередях при получении товаров, усилившиеся заболевания на почве скверного питания и антисанитарных жилищ (холод и сырость благодаря отсутствию угля и дров) и пр. – сделали то, что рабочие, уже в массе, готовы на самые дикие эксцессы „голодного бунта“»¹⁴³. 1917-й год облегчения не обещал. 25 января 1917 года в жандармском агентурном донесении из Петрограда сообщалось: «…Подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех – анархической революции…»¹⁴⁴. Эти слова были сказаны за месяц до Февраля¹⁴⁵.

В армии усталость от бессмысленной войны и беспросветной жизни тоже начинала переходить в солдатские выступления. В декабре 1916 года отказались выехать на фронт и оказали вооруженное сопротивление солдаты 12-го Кавказского стрелкового полка, располагавшегося в Аккермане, а 21–23 февраля 1917 года вспыхнуло восстание на распределительном пункте бендерского гарнизона. Восстания солдат также произошли на распределительных пунктах в Гомеле и Кременчуге. Во время декабрьских боев 1916 года на Рижском плацдарме отказались наступать солдаты 2-го Сибирского корпуса. Целого корпуса!

В ходе Митавской операции 23–29 декабря 1916 года отказался идти в атаку 17-й пехотный полк, затем к нему присоединились еще несколько полков, волнения охватили части трех корпусов и десятки тысяч солдат. Командование все же смогло справиться с ситуацией; 92 наиболее активных участника выступления были расстреляны, несколько сот осуждены на каторгу. Но всем было ясно, что это не конец – скорее, начало.

К концу 1916 года число дезертиров в армии достигло 1,5 млн человек¹⁴⁶. Дело доходило до массовой сдачи в плен¹⁴⁷. По наблюдениям военной цензуры, к октябрю 1916 года «произошел какой-то перелом в настроениях армии в худшую сторону»¹⁴⁸.