Николай II. Святой или кровавый?
Шрифт:
Поехали дальше. Захватили арестованного слесаря и дорогой его пристрелили и выбросили из вагона на путь…
В Голутвино прибыли около трех часов дня… По платформе шел машинист Харламов. У него нашли револьвер без барабана – вывели на станцию и расстреляли.
В это время фельдфебель какого-то полка, возвращавшегося с войны, подошел к Риману и сказал:
– Удивляюсь, ваше высокоблагородие, как можно без суда расстреливать?
– А, ты лезешь учить! – и пристрелил его. (Эта скотина, Риман, ни в одной войне не участвовал, служил в Петербурге! – Авт.)
Народу была полна станция. Всех задерживали, обыскивали. Расстреляли у штабелей с камнем 23 человека… Взяли начальника
– Пожалейте, хоть ради детей.
Риман приказал солдату велеть ему замолчать, и солдат ударил кулаком старика по шее. Их расстреляли в числе двадцати трех у штабелей…
На обратном пути в Ашиткове тоже были расстрелы; между прочим, расстреляли начальника станции и телеграфиста. Останавливались на некоторых станциях, но нигде никого больше не убили. Да и станции были пусты и окрестности тоже: будто все вымерло.
Подъезжая к Москве, Риман призвал нас и приказал молчать о том, что видели. Прибыли в Москву в 10 ч. утра 19 декабря. Вернувшись домой, я долго не мог прийти в себя – все плакал. А кондуктор Маркелин, ездивший с нами, сошел с ума»102.
Какие тут 55 человек! Это только по отчетам! То, что могли официально предъявить.
Кстати, Риман засветился еще в Петербурге в Кровавое воскресенье. Свидетельство о его «подвигах» оставил служивший тогда в Генеральном штабе будущий писатель Евгений Никольский.
«…Я увидел роту лейб-гвардии Семеновского полка, впереди которой шел полковник Риман… Рота пересекла Морскую, направляясь к Полицейскому мосту… Около моста по команде Римана рота разделилась на три части – на полуроту и два взвода. Полурота остановилась посредине моста. Один взвод встал справа от Невского, а другой – слева, фронтами вдоль реки Мойки.
Некоторое время рота стояла в бездействии. Но вот на Невском проспекте и по обеим сторонам реки Мойки стали появляться группы людей – мужчин и женщин. Подождав, чтобы их собралось больше, полковник Риман, стоя в центре роты, не сделав никакого предупреждения, как это было установлено уставом, скомандовал:
– Прямо по толпам стрельба залпами!
После этой команды каждый офицер своей части повторил команду Римана. Солдаты взяли изготовку, затем по команде „Взвод“ приложили винтовки к плечу, и по команде „Пли“ раздались залпы, которые были повторены несколько раз. После пальбы по людям, которые были от роты не далее сорока-пятидесяти шагов, оставшиеся в живых бросились опрометью бежать назад. Через минуты две-три Риман отдал команду:
– Прямо по бегущим пальба пачками!
Начался беспорядочный беглый огонь, и многие, успевшие отбежать шагов на триста-четыреста, падали под выстрелами. Огонь продолжался минуты три-четыре, после чего горнист сыграл прекращение огня.
Я подошел поближе к Риману и стал на него смотреть долго, внимательно – его лицо и взгляд его глаз показались мне как у сумасшедшего. Лицо все передергивалось в нервной судороге, мгновение, казалось, он смеется, мгновение – плачет. Глаза смотрели перед собою, и было видно, что они ничего не видят.
Через несколько минут он пришел в себя, вынул платок, снял фуражку и вытер свое потное лицо…
Я свернул вдоль Мойки, но у первых же ворот налево передо мною лежал дворник с бляхой на груди, недалеко от него – женщина, державшая за руку девочку. Все трое были мертвы. На небольшом пространстве в шагов десять-двенадцать я насчитал девять трупов. И далее мне попадались убитые и раненые. Видя меня, раненые протягивали руки и просили помощи.
Я вернулся назад к Риману и сказал ему о необходимости немедленно вызвать помощь. Он мне на это ответил:
– Идите своей дорогой. Не ваше дело»103.
Интересно,
Дальнейшая биография этого безумного убийцы более чем благополучна. В 1906 году, получив предупреждение боевой организации эсеров о том, что его приговорили к смерти, драпанул за границу. (Его командир, Мин, остался и был убит.) По возвращении из-за рубежа командовал 91-м Двинским пехотным полком. (Почему не вернули в Семеновский? Офицерское собрание не захотело видеть в своих рядах струсившего карателя?) В 1912 году получил генерал-майора. В Первой мировой войне также не участвовал – был уполномоченным санитарного поезда Александры Федоровны. После Февраля 1917 года попытался опять удрать, но на сей раз не вышло. Римана арестовали на границе и доставили в Таврический дворец. Больше о нем ничего не известно.
Видный член никоим образом не революционной, но совершенно буржуазной партии кадетов В. П. Обнинский так описывал положение в Российской империи: «Главными средствами реакции в ее расправе с революционными и оппозиционными силами оставались обыски, аресты, высылки, ссылки, тюрьма и казни; арсенал обогатился лишь военно-полевой юстицией, положившей как бы несмываемый штемпель на кабинет П. Столыпина. <…> Высылались здоровые и больные, старцы и подростки… Суровые правила о содержании арестантов сменялись еще более суровыми. А беспорядки карались с жестокостью, не укладывавшеюся ни в какие рамки и переходившею нередко в систематические истязания. <…> Последумский период принес более 20 случаев убийства арестантов. Это снаружи. А внутри бьют и истязают за те же проступки, а иногда пытают и убивают безо всякой причины, как, например, в астраханской тюрьме.
В заявлении 20 крестьян Тамбовской губернии говорится о пытках и истязаниях, которым они подвергались в тюрьме города Козлова. Их избивали нагайками и железными прутьями до потери сознания, после чего обливали водой и снова били…
В Харьковской тюрьме на шумевших арестантов надели горячечные (то есть смирительные) рубашки и били кулаками и каблуками до крови; избито 25 человек.
В Севастопольской за малейшие протесты секут розгами.
В Риге 16 человек, из коих 10 было расстреляно, а трое сослано в каторгу, подвергались до суда пыткам; били плетьми, посыпали рубцы солью, покрывали тряпками и снова били. Потом топтали ногами за отказ дать показания. Вырывали волосы из головы и бороды, выбивали зубы. Тушили о тело папиросы и сигары. За два-три дня до истязаний переставали давать хлеб и воду, а кормили исключительно селедкой и селедочным рассолом. Одному во время допроса заткнули рот прокламациями, приговаривая: „Почитай-ка теперь свои прокламации!“. Товарищи не узнали одного из своих, так изуродовано было лицо.
Самоубийства в тюрьмах все растут.
Очевидно, крутая лестница репрессий не позволяет остановиться на полдороге вниз, и скоро вступаем мы в полосу казней и расстрелов. Военно-полевая юстиция тяжким кошмаром повисла над придушенным обществом, пока оно к этому не притерпелось»104.
Нет, мы не говорим, что противников царского режима надо было кормить пряниками. Но врать-то про «особое милосердие» зачем?!
В тридцатые годы число жертв репрессий было неизмеримо больше. Но есть и разница. Все они проходили через суды (так называемые «особые тройки», в статистике НКВД называющиеся «особыми трибуналами», уж всяко не хуже столыпинских военно-полевых судов). А вот санкционированных сверху расстрелов невооруженных митингов и демонстраций не бывало никогда105. Те, кто все же допускал подобное превышение власти, жестоко за это поплатились – вплоть до расстрела. А император за Кровавое воскресенье даже «стрелочников» не покарал.