Николай Пирогов. Его жизнь, научная и общественная деятельность

Малис Юлий Германович

Эти соображения невольно просятся на перо, если вспомнить, например, о приеме, встреченном Пироговым по возвращении с Кавказа, и о некоторых других аналогичных эпизодах его служебных отношений. Во весь петербургский период деятельности Пирогову приходилось постоянно вести мелкую и бесплодную войну. Он был и желал быть хирургом и профессором хирургии, но он не умел и не желал ни быть, ни казаться чиновником хирургии.

Пирогов – человек науки – был человеком кабинета, но не был человеком салона.

Неожиданное оставление им кафедры хирургии в Медико-хирургической академии было тяжелым ударом для развития хирургии в России. Пирогов имел все данные для того, чтобы создать многочисленную школу хирургов из своих учеников.

Восточная война кончилась. “Русская Троя” – Севастополь – лежала в развалинах. Пирогов, привыкший вдумываться

в самые мелкие факты, в глубоком раздумье остановился перед только что завершившейся исторической драмою. Но не с точки зрения той специальной роли, которая выпала на его долю, не с точки зрения той науки, свой опыт и знания в которой он самоотверженно прилагал в осажденном городе! Врач и хирург уступил в нем место патриоту и мыслителю. Наряду с “огромными, зловонными ранами, заражающими воздух вредными для здоровья испарениями”, Пирогова поразили другие не менее зловонные, не менее огромные и не менее заражающие воздух язвы нравственного организма русского общества. Не вопросы хирургии, не вопросы лечения ран физических, а вопросы лечения язв нравственных, “вопросы жизни” общества заняли ум Пирогова. Над этими вопросами он думал в долгие и безотрадные месяцы Севастопольской осады, сталкиваясь с людьми, готовыми пожертвовать общественными интересами для своей личной пользы. Как Диоген, искал Пирогов людей, а находил вместо них далеко не безупречных чиновников. В чем крылась причина этого печального явления, обнаружившегося во всем своем безобразии в крымскую кампанию? Как помочь этому горю? Вот вопросы, на которые Пирогов стал искать ответа.

Участием Пирогова в Крымской войне закончилась его официальная хирургическая деятельность. Севастополь – вот последняя страница блестящего и многостороннего периода служения Пирогова хирургической науке в роли наставника и клинициста.

ГЛАВА VII

“Морской сборник”. – “Вопросы жизни”. – Назначение попечителем в Одессу. – Первое посещение нового попечителя. – Отношение к учителям и ученикам. – Литературные беседы. – Популярность Пирогова среди гимназистов. – Попечитель-доктор. – Ришельевский лицей. – Сотрудничество в “Одесском вестнике”. – “Быть и казаться”. – Причины оставления Одессы

После Крымской войны для России настала новая эра. Наступило время обновления общества: “шкурные” интересы заменились интересами высшего порядка. Если припомнить то время, если снова вдохнуть его воздух, то станет понятно, что такие люди, как Пирогов, не могли молчать, а, заговорив, не могли этим ограничиться. Пирогов и заговорил со страниц “Морского сборника” с русским обществом об одном из кардинальных “вопросов жизни” – о воспитании.

Современные читатели не должны удивляться, что статья Пирогова появилась в органе такого специального ведомства, как морское. Сам этот журнал, в котором была напечатана первая публицистическая статья Пирогова, может служить прекрасною иллюстрацией веяний того времени.

Издававшийся с 1848 года при морском министерстве журнал “Морской сборник”, носивший характер скромного специального органа и предназначенный для небольшого числа обязательных подписчиков, совершенно изменил свою программу ко времени Восточной войны и стал расходиться в большом количестве экземпляров; в нем сотрудничали такие ученые, как Ленц, Бэр, Струве. Здесь появились прекрасные произведения Максимова, Потехина, Данилевского, Островского, Писемского, Афанасьева-Чужбинского и других писателей, командированных морским министерством в 1856 году для собирания точных и подробных сведений о населении приморских и речных областей России. Эта удачная мысль, подарившая русской литературе художественные описания, принадлежала стоявшему во главе морского ведомства Великому князю Константину Николаевичу, благодаря инициативе которого “Морской сборник” сделался проводником гуманных реформ того времени. В “Морском сборнике” намечались неотложные реформы, которые правительство предполагало ввести. Неудивительно, что к голосу “Морского сборника” прислушивалась вся остальная пресса, которая только развивала взгляды его. Ввиду предстоявшего преобразования военно-морских учебных заведений морской ученый комитет открыл страницы “Морского сборника” для обмена мыслей по вопросу о воспитании вообще. Наконец, неофициальными статьями “Морского сборника” о воспитании были выведены на свет отрывки из забытых бумаг – “Вопросы жизни” – Пирогова (“Морской сборник”, июль, 1856 г., т. XXIII, № 9). Имя Пирогова, разумеется, говорило за то, что статья будет прочтена со вниманием. Эффект ее был чрезвычайный. По свидетельству Стоюнина и других современников, Пирогов, видевший в Севастополе результаты господствовавшей системы воспитания, отнесся к ней со всей беспощадной правдивостью и воочию показал всю ее несостоятельность. Даже теперь, спустя почти 40 лет, “Вопросы жизни” не утратили своего значения и читаются с полным интересом.

В издании сочинений Пирогова 1887 года “Вопросы жизни” подверглись большим купюрам и вставкам,

значительно изменяющим первоначальный вид этой статьи. Пирогов ищет и не находит ответа в жизни на те проклятые вопросы о цели жизни, которые в наше время опять поставил и не разрешил Лев Толстой.

“Общественный хирург”, по удачному определению Стоюнина, нашел, что и теперь все осталось “яко же бо бысть в дни Ноевы”. В древности, по крайней мере, люди были последовательны и жили так, а не иначе, по известным убеждениям, которые могли быть ложны, ошибочны, но все-таки это были убеждения, основанные на учениях различных философских школ. В XIX же веке, вступая в жизнь, задаваясь “столбовыми вопросами”, мы оказываемся вполне несостоятельными перед ними, потому что мы не воспитаны. Конечно, масса живет по инерции, следуя толчку, заданному обществом; но есть еще жизнь индивидуальная, жизнь “в себе”, не совпадающая с направлением среды. Остается приспосабливаться к обществу или бороться с ним. Дилемма эта разрешается по-разному.

Дело в том, что все общество, по убеждению Пирогова, представляет одну огромную инертную толпу и несколько меньших, придерживающихся самых разнообразных взглядов на жизнь. Таких взглядов автор насчитывает восемь.

Одни советуют не думать много, потому что, думая, можно потерять аппетит и сон. Взгляд, как видите, простой и привлекательный. Более высокий взгляд – это совет много читать и учиться, вообще поумнеть, а ум уже подскажет, куда идти. Далее следует взгляд старообрядческий, по выражению Пирогова, рекомендующий строго соблюдение постов и молитвы. По взгляду иных людей-практиков, можно жить и без убеждений, лишь бы иметь полный карман. На такой же практической подкладке построен взгляд, что следует уживаться с людьми и соблюдать декорум, а думать – Gedanken sind zollfrei (каждый волен думать, что хочет). Существует, однако, и пессимистический взгляд, который говорит, что, не зная, откуда взялся, человек умрет, не зная, зачем жил. Зато имеется в запасе и беспечный взгляд – пользоваться настоящим – лозунг времен регентства, прибавим мы.

Наконец, к практическим взглядам на жизнь относится и взгляд “благоразумный”, в силу которого следует выбрать себе наиболее выгодную и подходящую роль в практической жизни, не задаваясь при этом никакими теоретическими стремлениями.

Обыкновенно вступающие в жизнь примыкают к какому-нибудь из этих взглядов и на этом успокаиваются, утрачивая с летами “всякую наклонность переменить или перевоспитать себя”.

Если бы так всегда и оканчивалось, то общество оставалось бы, как уже сказано, вечно разделенным на одну огромную толпу и несколько меньших. Все бы спокойно забыли то, о чем толковало воспитание. “Воспитание сделалось бы продажным билетом для входа в театр”. Однако люди, родившиеся “с притязаниями на ум и чувство”, не могут оставить “без сожаления и ропота высокое и святое”. Они слишком совестливы, разборчивы в путях. Они ищут проложить новые пути. Многие падают в этой внутренней борьбе. В свою очередь, и сами взгляды, руководящие обществом, не отличаются законченностью и допускают всевозможные дальнейшие вариации. Все это не служит, конечно, к единению. Из этого положения можно выйти тремя путями: 1) согласовать воспитание с торговым направлением общества, 2) переменить направление общества, 3) приготовить воспитанием к жизненной борьбе, к неравному бою. Первый путь – неверный, иезуитский, которому Пирогов нисколько не сочувствует. Второй – вопрос будущего. Остается третий, который и значит сделать нас людьми, чего не достигнет ни одна реальная школа, стремящаяся сделать “с самого раннего детства” негоциантов, моряков и так далее.

Больше всего возмущает Пирогова, что реальное воспитание прилагается в самом детском возрасте. Ведь начатки образования во всех школах те же, и тогда незачем отдавать детей именно в реальные школы. Если же иные, то практическая сторона совершенно заслонит нравственную, для культивирования которой не будет времени.

“Дайте созреть и окрепнуть внутреннему человеку, – просит Пирогов, – наружный успеет еще действовать. Выходя позже, он будет, может быть, не так сговорчив и уклончив, но зато на него можно будет положиться: не за свое не возьмется. Дайте выработаться и развиться внутреннему человеку! Дайте ему время и средства подчинить себе наружного, и у вас будут и негоцианты, и солдаты, и моряки, и юристы, а главное, у вас будут люди и граждане”.

Чтобы не возникло мнение, будто он предлагает закрыть и уничтожить реальные и специальные школы, Пирогов восстает против тех двух крайностей, что родители самоуправно распоряжаются участью детей и что реально-специальные школы принимаются за воспитание тех возрастов, для которых общее человеческое образование несравненно существеннее всех практических приложений. “Уже давно оставлен варварский обычай выдавать дочерей замуж поневоле, а невольный и преждевременный брак сыновей с их будущим поприщем допущен и привилегирован; заказное их венчание с наукой празднуется и прославляется, как венчание дожа с морем”. Можно получить специально-практическое образование не в ущерб общему человеческому.