Николай Второй. Первая мировая война, 1894 год. Книга восьмая

Я верю в честные чувства рабочих людей

и в непоколебимую преданность их Мне,

а потому прощаю им вину их.

(Про Кровавое Воскресенье).

Николай Второй.

Воскресенье выдалось морозным и пасмурным, навевая тоску. Встал я поздно утром, хотя самочувствие было получше, чем вчера, я всё равно чувствовал себя довольно неважно. Всю ночь мне снились кошмары, мучившие меня до утра. Сегодня должна будет состояться массовая казнь бунтовщиков, по предварительным спискам,

казни подлежит более двух тысяч человек. Военно-полевые суды, работают непрерывно, пополняя списки обвиняемых в государственной измене и попытке переворота. Те дела, где есть сомнения, откладывали на более поздний срок. Вчера вечером к Зимнему дворцу потянулась вереница родственников, просящих помилования для своих близких, их прошения принимались, но всем сообщалось, что шансов мало, так как наследник в гневе после того, как на него и его отца покушались. В газетах сообщалось, что в планах у мятежников было убийство детей государя императора и его новорождённого внука.

Вообще последний день город бурлил, разделившись на два лагеря. Многие признавали право государя казнить бунтовщиков, но многие склонялись к тому, что казнь можно заменить и пожизненной каторгой.

В городе до сих пор стояли усиленные патрули вокруг Зимнего дворца и всех важных административных зданий.

С самого утра, все пытались отговорить меня от массовой казни, но я был непреклонен, отец тоже пытался, но увидев мой категоричный настрой, оставил попытки, хотя я видел, что он готов нарушить своё слово и вмешаться, отменив мой указ.

Перед Зимним дворцом прямо на льду были установлены виселицы, на которых должны будут повесить бунтовщиков. Так как количество их слишком большое, то казнь будет происходить в несколько этапов. Большую часть расстреляют, так как многие пошли на сотрудничество, надеясь получить отмену смертного приговора и замену его на пожизненную каторгу. Уже с самого утра противоположный берег и набережная начали заполняться горожанами, пришедшими наблюдать за казнью. Количество солдат, призванных охранять место казни, было очень большим. После завтрака я ушёл к себе в кабинет и просил меня не беспокоить, пребывая в сомнениях в правильности своего поступка.

За час до начала казни, ко мне пришёл встревоженный князь и штабс-капитан.

– Ваше Высочество, к Зимнему дворцу движется большая колонна гражданских, они идут с иконами, а впереди них идёт ваш духовник – отец Иоанн, в народе прозванный Кронштадтским. По сообщениям агентов, они идут просить помилования для осуждённых на смерть, совершив утреннюю Литургию, они с Крёстным ходом отправились просить милости у государя. Толпа уже примерно три тысячи человек, если к ним примкнут те, кто пришёл посмотреть на казнь, то их количество может достигнуть десяти тысяч человек. Мы уже вызвали на подмогу солдат из соседних казарм. Что прикажете делать? – спросил князь.

Я задумался. Всё это очень сильно напоминало Кровавое воскресенье, с которого собственно и началось падение царского режима. Тогда провокация завербованных английской разведкой революционеров, которые открыли стрельбу по солдатам, прикрываясь женщинами и детьми, полностью удалась.

– У нас ещё остались специальные боеприпасы? – спросил я.

– Очень мало. Никто не думал, что будет такая потребность в них.

– Разместите на крыше снайперов, солдат поставьте за временными ограждениями и преградами. Ко мне пропустите только отца Иоанна, я приму его. Огонь не открывать, это, возможно, провокация. Тем, кто стоит в первых рядах, выдайте спецпатроны, по пять штук на человека, – отдал я указание и направился в западное крыло, которое выходит на Невский проспект. Через полчаса ко мне присоединился отец, там как раз толпа начала собираться перед временными ограждениями.

С хоругвями и иконами стояла небольшая часть собравшихся, среди них угадывался облачённый в рясу священник, к чему-то

призывающий горожан. Я прождал ещё полчаса, и когда толпа достигла огромных размеров, дал команду с требованием разойтись.

К протестующим вышел штабс-капитан с электрическим мегафоном в руках и потребовал разойтись, в ответ толпа загудела, и начались волнения. Очень долго она не утихала, и призывы штабс-капитана вызывали только раздражение. Поняв, что миром толпа не разойдётся, я приказал пропустить отца Иоанна и двух сопровождающих.

– Ты уступишь им и отменишь казнь, – с надеждой в голосе спросил отец, всё-таки казнить две тысячи человек – это слишком, ведь и так погибших набралось почти четыре тысячи человек. Основные зачинщики и те, кто шли в первых рядах, уже убиты. Всех офицеров, кто поднял солдат, твои снайпера перебили ещё в самом начале бунта. Там, по сути остались только те, кто особо не рвался воевать, может, пощадишь их.

– Если я сейчас проявлю слабость, то уже через год, подобная толпа потребует себе привилегий и новых послаблений, и свобод. Как раз сейчас нужно проявить твёрдость и показать, что мы готовы идти до конца, – сказал я и отправился в кабинет, где и планировал провести встречу.

В небольшой комнате я уселся за стол, где и дождался парламентёров. Отец на встрече присутствовать не будет, оставив меня самому, решать возникшие проблемы.

Отец Иоанн вошёл в кабинет вместе с двумя сопровождающими, как мне доложил штабс-капитан, это ярые его сторонники, которые всячески поддерживают его и стараются охранять, после нескольких попыток нападения на батюшку.

– Ваше Высочество, – произнёс отец Иоанн, войдя в кабинет и упав на колени, склонил голову, – Прошу тебя услышь просьбу народа, которую я хочу озвучить. Помилуй бунтовщиков, не бери такой страшный грех на душу, и так ты наказал достаточно большое количество из тех, кто подняли против тебя бунт.

– Встаньте, отче, в ногах правды нет. Не могу я помиловать тех, кто покушался на мою жизнь и жизнь моей семьи. Они ведь не просто хотели убить меня или отца, они хотели искоренить весь род Романовых, включая младенцев. Вы считаете, что я не вправе наказать бандитов?

– Вправе, но вы ведь не только царь, а ещё и христианин, и должны проявить милость. Замените смерть на каторгу, и люди успокоятся, разойдутся по домам. В городе и так траур, не нужно его усугублять.

– Сегодня я дам слабину перед толпой, а завтра эта толпа придёт требовать себе свобод как во Франции. Вы этого хотите? – спросил я, обращаясь к священнику.

– Нет, конечно, но и убивать такое количество пусть и виновных, но всё-таки христиан. Ведь, как я знаю, многие и них раскаялись в содеянном и готовы искупить свою вину. Вы ведь будущий правитель, и наверняка вы сможете придумать, как удовлетворить требования горожан и не ударить в грязь лицом.

Я задумался на некоторое время. Пойти навстречу толпе нельзя, во всяком случае придётся тогда потребовать что-то взамен за их наглость требовать и оспаривать решение государя. Попытки разогнать толпу приведут к подъёму протестных настроений, и даже если стрелять будут резиновыми пулями, то обязательно пойдут слухи, что по моему приказу солдаты открыли стрельбу по беззащитным женщинам и детям, и тогда число погибших будет по слухам не одна сотня, а тысячи. Потом мне будет не отделаться от прозвища Кровавый. Да к тому же сегодня воскресенье. История повторяется, только существенно ускорив свой ход, и возможно, виновником всего этого являюсь я. Ещё одним минусом было то, что терять почти две тысячи солдат, в преддверии войны, было нелогичным и даже вредным поступком. Казнь такого количества, может спровоцировать недовольство среди военных, тем более, что в этих полках служба считалась элитной, и туда старались пропихнуть своих детей те, кто имел связи и деньги, да и дворян среди них хватало. После службы в Гвардейских полках открывалась перспектива стать офицером.