Никому не скажем
Шрифт:
— Я помню.
— И? Тебя это устраивает?
— Не то, чтобы, — честно сознаюсь я, — но я уверен, что мне удастся заставить тебя передумать.
— Это вряд ли, — хрипло шепчет она.
— Ну, не знаю…
Просовываю ладонь в тесное пространство между ее спиной и дверью. Дергаю Еву на себя, а свободной рукой тяну дверную ручку. Дверь открывается, мы вваливаемся в мою спальню и замираем посреди залитой обеденным светом комнаты.
— Не надо, — тихонько шепчет Ева, видимо, испугавшись голода в моих глазах.
— Я просто поцелую тебя. Хорошо?
— Хоро… — Она не успевает договорить,
— Нет, Кит, я правда…
— Я просто тебя поцелую! Клянусь…
Происходящее распаляет меня. Ева нерешительно опускается на локти, а я нависаю сверху. У меня адский стояк, но я обещал ей, что не сделаю ничего такого, поэтому все, что я себе позволяю — еще один поцелуй. Склоняюсь ниже к ее воспаленным, искусанным почти до крови губам. Придавливаю их указательным пальцем и стону, когда она впускает его в жаркую влажную глубину и принимается неуверенно, едва ощутимо посасывать. Меня конкретно ведет. И я уже не уверен, что смогу в любой момент остановиться. Из горла вырывается странный протяжный звук. Я опускаю голову и касаюсь своим лбом лба Евы… Замираем так на несколько долгих секунд. Глядя друг другу в глаза. С удивлением понимаю, что у меня дрожат не только руки. А, кажется, каждая клетка, каждый атом дрожит. Я полностью подчинен вибрирующим внутри эмоциям. Они рвутся наружу подобно демонам, и мне все труднее их контролировать.
Медленно, как под гипнозом, отвожу руку от ее рта. Так же медленно откатываюсь в сторону.
— Я сделала что-то не так?
— Нет. Нет! Все нормально. Не шевелись… Мне нужно прийти в себя.
Ева послушно кивает. Переворачивается на бок. И мы еще долго лежим на моей узкой кровати, сплетаясь взглядами, но не касаясь друг друга. А потом Ева засыпает, убаюканная стучащим в окно дождем. Я же на таком адреналине, что не уснуть. Нашариваю рукой телефон, проверяю время. Ева хотела успеть заскочить к бабуле в больницу до отбоя. А значит, у нас есть еще пара часов. Пусть поспит. Тянусь за брошенным на тумбочке рефератом по английскому. И заставляю себя сосредоточиться на учебе.
В тот день мы успеваем, кажется, все. И выспаться, и заскочить к бабушке, и даже прогуляться по мокрым, усыпанным палой листвой улицам, не замечая ни промозглого ветра, ни сеющую с неба морось. А потом долго прощаемся у обшарпанного подъезда. И опять целуемся. Сладко. Так сладко…
А ночью мне снится Ева. Я просыпаюсь взмокший и возбужденный, кажется, донельзя. С этим нужно что-то делать, иначе…. Недолго думая, обхватываю член рукой и, стиснув в зубах уголок подушки, в два счета довожу себя до разрядки.
Утром первым делом звоню Еве. Но она почему-то опять не берет трубку. Тащусь в универ, в коридоре встречаюсь с Бестужевым, Лерой и компашкой Прохорова. Включаюсь в их разговор, а сам то и дело верчу головой по сторонам.
Ева появляется, когда я уже теряю на это всякую надежду. По традиции она немного опаздывает — пара уже началась, и препод, конечно, не упускает случая по ней проехаться. Но сегодня Еве удается его отбрить — выходит, я не зря читал лекции. Мои губы растягиваются в широкую улыбку. Я подмигиваю моей девочке, наплевав на то, что это кто-то может увидеть.
— Чего скалишься? —
— Да так. Не бери в голову.
— Ну-ну, — хмыкает Ник.
— Молодые люди! Соблюдайте, пожалуйста, тишину. Я и так редко слышу что-то внятное от госпожи Гонсалес, а тут еще вы мешаете мне насладиться, — делает нам замечание препод. Бестужев ржет, как идиот. Его смех подхватывают остальные, и я вижу, как свет, появившийся в глазах Евы, гаснет. Я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы не затолкать этому мудаку распечатки его же лекции в глотку. Руки сами собой сжимаются в кулаки, я отрываю задницу от деревянной скамьи и в тот же миг ловлю пронизанный паникой Евин взгляд. Она качает головой из стороны в сторону, призывая меня одуматься. Давая понять, что ей не нужна моя защита. Что она сама справится… Зажмуриваюсь. Делаю вдох-выдох. И еще раз. Наверное, это не дело — бить престарелого лектора, каким бы моральным уродом тот не был.
Заставляю себя вернуться на место. Потому что она того хочет.
Едва звенит звонок, бегу к ней, но Ева исчезает раньше. Я не нахожу ее ни в коридоре, ни в столовой, ни возле женского туалета. Звоню ей — но и тут меня ждет облом. В следующий раз я вижу Еву лишь на английском, где ей приходится столкнуться с очередной волной издевательств. И тут уж моя вина налицо. Ведь вместо того, чтобы помочь Еве с докладом, как изначально планировал, я думал лишь о том, как забраться к ней в трусики.
— Извините, Анна Валентиновна. Похоже, сегодня я не готова… — вымученно улыбается Ева, глядя прямо перед собой. Не думаю, что она хоть что-то видела. Но смотрела прямо… Да.
— А когда ты была готова? — ржет Ник. — Ну, признай уж — языки, как и все остальное, явно не твой конек.
Англичанка хмурится, окидывает Бестужева брезгливым взглядом, стучит ручкой по столу, призывая к тишине и возвращаясь взглядом к Еве, одобряюще ей улыбается. Я готов расцеловать ее за человечность, а вот Ева… Ее губы дрожат. И знаете, тут несложно понять, что тому послужило причиной. Если к насмешкам Еве не привыкать, они лишь закаляют её характер, то чужая неожиданная отзывчивость становится для неё слишком большим испытанием.
Мое горло перехватывает мучительный спазм. Это просто чудо, что Бестужев в кои веки подсел за парту к Милане, потому что, видит бог, сиди он рядом — на этот раз я бы вряд ли сдержался. Смаргиваю красный туман перед глазами, встаю… Но сквозь толщу обуявшей меня ярости до меня доносится глубокий чуть хрипловатый голос Евы. Я поворачиваю голову и впитываю ее слова в себя.
— Ты прав, Коля, — говорит она, намеренно называя Ника именно так. — Языки — не мой конек. Да и какая разница, ведь на каком языке ни скажи «Ты — мудак», суть ведь не изменится…
На секунду в аудитории повисает тишина, а потом она буквально взрывается смехом.
— Да ты че? Ты охренела, что ли?! Да я тебе…
— Сядь, Бестужев! Будь мужчиной, что ты как… — Анна Валентиновна обрывается, брезгливо поджимает губы и утыкается в разложенные на столе бумаги. А потом все же поднимает голову. Смотрит на Еву и, видимо, не удержавшись, заговорщицки той подмигивает. Но свободней я выдыхаю лишь тогда, когда Ева улыбается англичанке в ответ. Может быть, и правда все не так плохо, как я подумал?