Никому не скажем
Шрифт:
— Ты можешь пока почистить картошку, — наконец, решаюсь я.
— Что? — в голосе Кита слышится легкая паника. — Я? Картошку? А кто в таком случае будет читать нам лекции?
Даже не пытаюсь скрыть улыбку. Кто бы мог подумать — мистер совершенство не умеет обращаться с ножом!
— И правда. Ну, тогда читай лекции. А я со всем справлюсь сама.
Меняю на ходу план. Достаю бекон, овощи, мою, и пока Кит ищет в учебнике нужный параграф, быстренько нарезаю их отточенными стремительными движениями. Я рисуюсь. И, кажется, все не зря. Кит следит за моими действиями с выражением
— Итак, госпожа Гонсалес, — куражится Кит, поправляя несуществующие очки на носу, — какая же центральная социологическая идея проходит через все творчество Дюркгейма?
— Очевидно, это идея социальной солидарности. Ее решение связано с ответом на вопрос «Каковы те связи, которые объединяют людей друг с другом?». Очень важный вопрос, как мне кажется, — отвечаю я, поворачиваюсь, чтобы взять дуршлаг, и во второй раз в своей жизни наталкиваюсь взглядом на взгляд генерала Кошелева.
Глава 16
Кит. Настоящее.
— Да. Сто двадцать тысяч триста сорок два евро…
Ее слова гремят у меня в ушах. Пульсируют в венах. А ведь я уже почти отказался от мысли ее купить, наивно поверив в то, что это невозможно. Какой я все же дурак!
Сто двадцать гребанных тысяч триста сорок два евро…
Мне хочется снять их со счета и затолкать ей в глотку. Все. До последней бумажки. Но еще больше я хочу ее, наконец, получить. Даже ценой ста двадцати тысяч трехсот сорока двух евро. Особенно этой ценой, да. Ценой, которая так, мать его, четко очертит границы происходящего между нами.
Просто тридцать сребреников каких-то.
Моя плата за предательство. Ею… моего отца.
Черт. В какой момент мы с ним поменялись ролями? Разве это не он меня предал, господи? Разве не она предала…
Молчание затягивается. Нас окутывает душная липкая пауза.
— Когда?
Собственный голос звучит глухо и сипло. Будто кто-то накинул удавку на мое горло. И душит… Душит! Затягивает сильней. Кажется, если не выйду на воздух прямо сейчас — задохнусь, к чертям собачьим. Но разве я могу уйти посреди самых важных в моей жизни переговоров? Трясу головой и, не моргая, смотрю, как Ева что-то быстро строчит в своем телефоне. И больше всего мне сейчас хочется выхватить его из ее рук и со всей силы ударить о стену.
Чтобы хлипкая китайская пластмасса превратилась в черное мелкое крошево.
— Я перешлю тебе счет. Оплатить нужно сразу. Как только ты это сделаешь — мы согласуем наше расписание для встречи.
Согласуем, мать его, расписание! Это какой-то сюр. Так не может быть. Только не между нами.
— Какие у меня гарантии того, что ты не включишь заднюю?
Она, наконец, отрывается от телефона и смотрит прямо на меня:
— Никаких. Кроме моего слова.
— Однажды ты уже пообещала меня дождаться.
— Ты тоже много чего обещал, Никита. Так что? Ты согласен?
Это глупо. Это ужасно глупо. И я, и она знаем — прояви я чуть больше настойчивости — Ева сама будет умолять, чтобы я ее взял. Но если ей так хочется смешать с дерьмом происходящее… Если ей так необходимо упасть на дно…
Пожалуйста! Кто я такой, чтобы мешать этому?
Надеваю рубашку, методично застегиваю пуговицы. Подхватываю брошенный в углу портфель и перед тем, как уйти прочь, бросаю:
— Присылай счет. Я свяжусь с тобой до конца недели.
Обуваюсь, хлопаю дверью. Ева не выходит меня провожать. И правильно. Так безопаснее. Я могу сорваться в любой момент. Несмотря ни на что, я хочу ее просто до одури. Мне бы послать все происходящее к черту. По капле вытравить Еву из своей души. Но я, будто бесами, одержим своими к ней чувствами. И в целом мире нет экзорциста, способного мне помочь.
Игнорирую лифт. Спускаюсь по лестнице. Идти долго — но мне плевать. Спешить некуда. Деньги я смогу перевести не раньше утра. А потом придется выждать еще немного. Чтобы она не подумала, будто я сгораю от нетерпения.
Глядишь, за это время и мозги прочистятся. Встанут на свои места.
Сам себе не верю.
Еду домой. Поднимаюсь к себе, бреду прямо в спальню — завтра рабочий день, и спать остается всего ничего.
Будильник звонит неожиданно громко. Нашариваю телефон, отключаю звук и со стоном переворачиваюсь на бок. В незашторенные окна льется серый безрадостный свет. Небо хмурится — обещали метель, и очень похоже на то, что прогнозы сбудутся. Кофе, спортзал, душ… Все, как прежде. Только я почему-то привык к занимающемуся со мною рядом Женьке. Он объявляется через час. Сбрасывает мне сообщение, в котором в очередной раз благодарит меня за уделенное ему время. Он очень воспитанный мальчик, мой брат. Я за рулем, и ответить Женьке получается далеко не сразу. А когда мне удается настрочить ему пару строчек, у него, очевидно, уже начинаются уроки. Так что наше общение прерывается, и меня закручивает очередной безумный рабочий день.
К обеду начинает поступать информация о сбое в работе мессенджера. Втором крупном сбое за последнюю неделю.
Собираем экстренное совещание. Еще никогда проблемы в работе не радовали меня так сильно. По крайней мере, я думаю о чем-то другом, кроме Евы.
— Стас, Гред… Что выяснили?
— Пользователи жалуются на задержку при отправке сообщений и обновлении статуса подключения к серверам.
— Опять Азия?
— Нет, там как раз все нормально. Дим, выведи на большой экран карту сбоев…
Поднимаю взгляд. В сумраке совещательной яркими красными точками покрыта почти вся Европа.
— Мы уже выровнялись. Так что…
— Сколько вам потребовалось времени?
— Час.
— Много, Стас.
— Да знаю я! Но проблему удалось выявить. И это хорошо.
— Дэн? — перевожу взгляд на своего главного маркетолога. — Есть данные по рискам?
— Не думаю, что это как-то существенно на нас отразится. Но неплохо бы тебе выйти на связь. Я уже работаю над текстом твоего обращения. Вот, что думаешь?