Никому не скажем

Резник Юлия

Мою чашку, возвращаю на стол и выхожу из подсобки через черный ход, который ведет на улицу. На дворе поздняя ночь и довольно прохладно. Ежусь, обхватываю себя руками и сажусь на сваленные у стены поддоны. Задираю лицо к черному покрывалу неба. Так странно. Ни звезд, ни луны. Беспросветная темень, которую разбавляет лишь электрический свет, льющийся из узенького окна подсобки. Вот тогда я и достаю телефон, чтобы проверить, сколько времени осталось до конца смены. Вижу не отвеченный от Кита. Судорожно жму на контакт, чтобы узнать, что прошло уже четыре часа с тех пор, как он звонил. Чертыхаюсь, потому что перезванивать — смысла нет, поздно! Да и денег на счету нет тоже.

Растираю лицо ладонями.

Сердце подпрыгивает, звук отдает в уши. Эмоции кипят, наполняя меня до краев. Кажется, еще совсем чуть-чуть, и они прольются через край, растекаясь лужей по усыпавшей за ночь двор листве. Приказываю себе успокоиться. Нельзя мне в него влюбляться. Нельзя… Но с каждым разом почему-то мне все трудней от него отстраняться. Меня покоряет его настойчивость. И какая-то человечность, что ли. Человечность, с которой лично мне не так часто приходится сталкиваться.

— Ну, что ты тут сидишь? Давай, глупая, возвращайся, пока не заболела. Не обращай ты внимания на эту черноротую.

Завидно ей…

Киваю головой и ворочу взгляд, наполненный отвращением к себе. Ведь все, в чем меня обвиняют — правда. И обижаться мне не на что и не на кого. Я действительно обманщица и преступница. Голос совести звучит в моей голове так громко, что заглушить его может разве что голос страха. Я до жути боюсь, что правда всплывет наружу, и моя бабуля пострадает за то, что раздобыла для меня верные варианты ответов.

На автомате возвращаюсь в цех и молча дорабатываю смену. Времени на то, чтобы заехать домой перед институтом, у меня нет. Поэтому я принимаю душ, переодеваюсь и устраиваюсь на уютном диванчике в подсобке, чтобы почитать конспекты. Но моим планам не суждено сбыться. Я засыпаю, едва открыв нужный параграф.

В общем, на семинар я прихожу мало того, что с опозданием, так еще и абсолютно не подготовленной. Не знаю, может быть, если бы не опоздание, меня бы и пронесло. А так, конечно, препод не упустил возможности вызвать меня к доске.

— Что же касается функции государства и права, то нам о ней расскажет… нам о ней расскажет Евангелина Гонсалес.

Прошу!

Поднимаюсь из-за парты. Спину жгут десятки насмешливых взглядов. Где-то там, среди них — пристальный взгляд Кита. Я знаю, я чувствую…

— Так какие основные функции государства и права вам известны?

Молчу. Силюсь вспомнить хоть что-то, но… Не могу. Потому что отовсюду до меня доносятся звуки травли.

Улюлюканье и насмешки.

— Юрий Александрович, можно я отвечу? — вклинивается напряженный голос Кита.

— Но вопрос адресован госпоже Гонсалес.

— Я не знаю…

— Что, простите?

— Я не знаю ответа на этот вопрос.

Препод хмурится. Сводит брови и сверлит меня тяжелым взглядом. Этот взгляд будто давит на мои плечи. Не дожидаясь разрешения, я возвращаюсь за парту. Утыкаюсь взглядом в тетрадку и усилием воли заставляю себя отстраниться от происходящего. Но все равно мне до тошноты стыдно. Не знаю, что Кит обо мне подумает. Мне задали довольно простой вопрос. На который он сам ответил с легкостью и без запинки. Я же двух слов связать не смогла. И это только первая пара. К остальным трем я тоже не готова. Желание сбежать, чтобы не позориться, становится просто непреодолимым. Но я, мужественно сцепив зубы, держусь. И день, который начинается хуже некуда, уверенно следует своим курсом прямёхонько в ад. Ад семинара по английскому. Тут меня не мучают сильно, но среди свободно говорящих на английском ребят я и без этого чувствую себя посмешищем. Я стесняюсь своего произношения, боюсь перепутать слова и молчу даже там, где могу ответить.

— Ну же, Ева! — подбадривает меня преподавательница. — Давай попробуем разобрать этот текст.

Улыбаюсь в ответ и, пересилив себя, утыкаюсь в учебник.

— А Ева у нас на испанском специализируется, да, Ева? — смеется Прохорова. Втягиваю голову в плечи. Англичанка смущенно мне улыбается:

— Как интересно. Испанский — довольно перспективное направление.

Она такая милая, что я не могу не признаться:

— Я не знаю испанского, Анна Валентиновна.

Остаток лекции меня не трогают. Да уже и не надо. Я и так чувствую себя хуже некуда. Моя самооценка на нуле. И я не могу её поднять, как ни стараюсь убедить себя, что ничем не хуже других. Не глупее. Просто… ну, не повезло мне, чего уж.

Звонок звенит, как спасение. Но я не тороплюсь выходить. Жду, пока все выйдут, подхватываю рюкзак.

— Ева?

Замираю у двери. Поднимаю ресницы.

— Да?

— У нас при кафедре действует английский клуб. Это совершенно бесплатно, и ты могла бы подтянуть язык на встречах.

— Спасибо большое. Я… учту.

Учла бы… Если бы у меня оставалось время на то, чтобы посещать встречи клуба.

Я выхожу из аудитории, как всегда, распрямив плечи, глядя прямо перед собой. Если я надеялась, что после случившегося Кит оставит меня в покое, то я ошиблась. Он дожидался меня, сидя на подоконнике. И я совершенно не хочу испытывать того, что испытываю, глядя в его глаза. Но разве могу этому противостоять? Разве могу, господи?! Я почти решаюсь к нему подойти, когда меня опережают.

— Привет, Ник… А я весь день тебя выглядываю. Ты так и не написал, как вчера добрался домой. Я переживала.

Ах, ты ж, черт! Ах, ты ж, черт… Черт! Черт! Черт… Ну, вот, скажи, Ева, на что ты рассчитывала? На то, что такой, как Никита, не найдет, с кем провести время?

Пячусь, как идиотка. Кит растерянно косится на Леру, спрыгивает с подоконника, а я… я просто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и ухожу прочь, пока окончательно не сломалась. В спину камнями летит голос Никиты, который, очевидно, увязался за мной. Прибавляю шагу. Бегу вниз по ступенькам, через огромный и гулкий холл.

— Стой! Да стой же! — звучат уже такие знакомые слова за спиной. Но если раньше я почему-то им подчинялась, сейчас лишь прибавляю ходу. И пусть я уже бегу, расталкивая прохожих — плевать. Это необъяснимо. Я стойкая закаленная девочка. Но… сейчас меня рвет на части. Обида и злость на себя, на судьбу становятся нестерпимыми.

— Стой!

Кит таки догоняет меня и оттаскивает от края бордюра. Только сейчас понимаю, что горит красный, и я чуть было не выбежала под колеса проезжающих мимо машин. А может, зря?! Зря не побежала… А вот хрен вам всем! Я так просто не сдамся! Со злостью вырываю локоть из захвата Кита и поднимаю лицо. Глядя Кошелеву в глаза, я хочу спросить, какого черта ему от меня надо, открываю рот, который в то же мгновение накрывают его обжигающе-горячие губы. И меня будто уносит. Я не слышу шума шин, гула моторов, я не вижу ни лиц, ни домов… Я всхлипываю. Поднимаюсь на носочки, обхватываю ладонями его лицо, скольжу пальцами ниже и, ухватив за лацканы его шикарный наверняка дизайнерский пиджак, максимально углубляю наш поцелуй.

— Совсем ополоумели! — сквозь плотное кружево оплетшего нас сумасшествия доносится старческий скрипучий голос. Я медленно отстраняюсь от Кита. Поднимаю ресницы и ловлю его ошалевший, подернутый чувственной поволокой, взгляд. Кто-то толкает меня в спину, и я едва на него не падаю. Кит перехватывает мою ладонь и отводит прочь от перехода.

— У нас с Лерой ничего не было. Мы просто тусовались вместе с Бестужевым, а она была в той компании.

Киваю головой и вновь опускаю взгляд. После всего, что произошло, меня накрывает волной отката. Даже колени дрожат. Ну, не дерьмо ли?