Никому о нас не говори
Шрифт:
Благо эту местность я знаю. Отсюда до моего дома минут пять-семь неторопливой ходьбы. Но я-то надеялась, что меня высадят прямо у дверей ТЦ и я пережду непогоду там, в кафешке. Только кое-кто решил по-своему.
Моя рука тянется к дверной ручке, а взгляд — к Тимуру.
Снова широко развалившись на своём сиденье, он смотрит в одну точку на лобовом стекле. Но всё его напряжение выдают пальцы: они стискивают руль так, что выступающие жилы на тыльной стороне ладоней лишь сильнее подчёркивают чёрные линии татуировок. Горин не поворачивается ко мне, даже когда я щёлкаю замком на двери. Он равнодушно
В салоне машины застывает густая тишина, разбиваемая только ударами капель дождя по стеклу и крыше. А меня на какие-то доли секунды окутывают сомнения: выйти из машины гордо и молча или бросить ему сухое «спасибо»? Всё же довёз...
Но обрываю своё дурное намерение. Никакого «спасибо» Горин не заслуживает. Он хренов псих, занимающийся чёрт знает чем по подвалам старых заброшек. От него нужно бежать и не оглядываться.
Но я смотрю на Тимура, не двигаюсь, не бегу, а в груди ощущаю тяжёлые удары сердца. Скольжу взглядом по каменному профилю его лица, зачем-то надеюсь, что он обернётся и хоть что-то скажет мне. Произнесёт «извини» за то, что уже несколько раз вёл себя со мной омерзительно, по-хамски. Только Тимур будто бы отключился и где-то не здесь.
Ясно понимаю — никаких извинений не будет.
Прижав рюкзак к себе, я дёргаю дверь наружу, рывком выскакиваю из машины Горина и с размаха хлопаю этой же дверью.
За несколько секунд приходится вздрогнуть дважды. От вновь обрушившегося на меня потока холодной воды. И от пронзительного визга шин по асфальту у себя за спиной: машина Горина исчезает со двора.
Я остаюсь одна под проливным дождём посреди облезлых пятиэтажных хрущёвок.
***
Домой я возвращаюсь мокрая до нитки. Только что отоспавшаяся после вчерашнего дежурства мама встречает меня бесконечным оханьем и причитанием. Из моих кроссовок хоть половником воду черпай, с одежды и волос течёт.
Мне приходится врать. Снова. Я сочиняю историю, что поехала на физкультуру, меня застал дождь, пришлось срочно возвращаться домой. А мои порозовевшие от очередного вранья щёки мама принимает за уже начавшуюся простуду и бескомпромиссно отправляет меня греться в ванную.
Я и не думаю сопротивляться. Сейчас мне действительно очень нужно уединение, даже больше, чем горячая вода.
Закинув всю мокрую одежду в стиральную машину, я залезаю в ванну, которая с каждой секундой наполняется водой. Моё голое продрогшее тело погружается чуть ли не в кипяток, но меня всё равно бьёт дрожь.
Подтянув колени к подбородку, я замираю, отрешённо уставившись в затёртый узор старой плитки. Достаю из памяти каждое воспоминание сегодняшнего дня, начиная с момента, когда мой рюкзак стащил какой-то придурок по просьбе Горина. И под монотонный шум воды из крана пытаюсь собрать прыгающие мысли в голове.
Во-первых, у Горина не все дома. Он то принимает меня за чокнутую фанатку, то преследует меня сам, угрожая и запугивая.
Во-вторых, Горин хочет, чтобы я заткнулась и боялась его, но, похоже, боится чего-то сам. Его выдавали побелевшие костяшки пальцев, которые впивались в руль, и напряжённые скулы. Боится Тимур явно не осуждения, если вдруг кто-то узнаёт, что он бьёт морды под аплодисменты какого-то быдла.
В-третьих, как бы там ни было,
Я больше не хочу вздрагивать при появлении Горина. Больше не хочу ни от кого шарахаться. Не хочу врать маме и Соне. Я не смогу вечно следить за тем, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, и придумывать оправдания, почему пришла домой раньше или почему не отвечаю на звонки и сообщения.
Ну и в-четвёртых, я больше никогда и ни за что не поддамся на уговоры Сони пойти с ней куда-либо. Все наши встречи только у неё или у меня дома. Всё. Нужные выводы я для себя сделала.
А в-пятых…
Из моей груди вырывается тяжёлый стон и теряется в клубах горячего пара. Кажется, я просто задолбалась. Полина, Тимур, Соня…
Я выпрямляю ноги и съезжаю на дно ванны. Задерживаю дыхание, погружаясь всем телом в обжигающую воду. Но стоит только зажмуриться, как в моей голове вспыхивают образы татуированных рук, бритого затылка, чёрной кожаной куртки, крепкой шеи с набитой на ней надписью, блеск крошечной серьги в виде креста, взгляд зелено-карих глаз, пробирающий своей остротой едва ли не насквозь…
И у меня в груди будто бы что-то распирает и тяжелеет, придавливая к шершавому дну ванны.
Глухой звук бульканья воды в моих ушах глушит громкое биение моего сердца.
Глава 18
Глава 18
Утро. Пары. Я и Соня преспокойно сидим на подоконнике в коридоре, ожидая преподавателя. Соня уткнулась носом в телефон, а я — в лекции по философии. Но, если откровенно, просто делаю вид, что меня интересуют исписанные моим почерком листы.
Который день я так или иначе высматриваю в проходящих мимо студентах Тимура. И третий день никого. Это радует и пугает одновременно. Уже хочется убедиться, что при встрече с ним меня действительно больше не ждут сюрпризы. Никто не будет мне угрожать или пытаться заманить в тёмный угол.
Я правда очень хочу спокойствия. Тем более у меня закончилась фантазия придумывать что-то правдоподобное в рассказах, куда я исчезаю.
В тот раз, после воровства моего рюкзака и разговора с Тимуром в машине, пришлось опять сочинять Соне рассказ, почему я так и не вернулась на пару.
«Вор выбежал на улицу через пожарный выход, бросил рюкзак в клумбе и сбежал. Пока я собирала свои вещи, хлынул дождь. Я промокла и пришлось вернуться домой», — так я объяснила всё Соне. Не знаю как, но она поверила.
А я поклялась больше не врать. Меня всё ещё не покидает это дурацкое намерение. Хотя дать себе обещание и выполнять его — две разные крайности.
Неосознанно слежу взглядом за теми, кто идёт мимо. Я реагирую почти на каждого проходящего, пока передо мной не всплывает Петрова собственной персоной. На ней кислотно-розовая блузка, обтягивающие джинсы, длинные волосы теперь вообще почти всех цветов радуги, а в руках Полины небольшая коробка. И она протягивает её мне.
Я ошалело смотрю то на неё, то на Петрову. Которой, кстати, тоже не было на парах несколько дней.