Никто, кроме президента
Шрифт:
– К черту рапорт, – перебил я его, – читайте текст!
Прапорщик отбарабанил четыре фразы. Две из них принадлежали Сусанне Евгеньевне, две других – неизвестному лицу. Хотя…
– Читайте еще раз! – потребовал я. – Медленнее.
Прапорщик пошел на второй круг. Теперь он не барабанил, а бубнил. Та-ак, крайне интересно. А в досье, разумеется, сказано, что этот тип сейчас в Норвегии. Хотя границу он, надо думать, пересекал не вплавь, в районе Шпицбергена, а легально, в Шереметьево-2. И служба аэропорта скинула нам данные через пять секунд после того, как он прошел паспортный контроль. Правда, с этой информацией надо еще кому-то разбираться. А у них там в фондах, наверное, восемь перекуров в день – каждый по часу.
– Теперь прокрутите мне саму запись, – скомандовал я.
Слова я уже знал наизусть и следил лишь за интонацией. Она была очевидней слов.
– Что-нибудь еще? – спросил я.
– Еще для вас есть одна новая информация по активам Звягинцева. Аналитики час назад передали. Прикажете прочесть устно или зашифровать и скинуть на ваш рабочий мейл?
– Устно! – Когда не надо, Юрин становился жутким формалистом.
Прапорщик выдал мне информацию. Нечто подобное я ожидал.
– Спасибо, отбой, – сказал я Юрину и сразу же набрал номер; я помнил его наизусть, хотя пользовался редко.
– Подстанция, – без выражения сказали в трубке.
На самом деле это была оперативная линия спецназа ФСБ. Любой сотрудник Управления, от капитана и выше, мог, в случае цейтнота, вызывать поддержку напрямую, минуя все ступени согласования. Надо было назвать свой код и дать вводную.
– Это начальник участка, – сказал я. – Два сорок два.
– Неполадки на линии?
Спецназу нужна была степень риска операции и место. От этого зависели время в пути, численность группы и ее экипировка.
– Поломка в Усково, – отозвался я после трех секунд паузы. Длина паузы означала: задание сопряжено с риском, но легкого стрелкового оружия им хватит.
– Где вас встретить?
– Через двадцать минут, на углу.
Им не требовалось объяснять, на каком. Мой цифровой позывной открывал все необходимые сведения, включая имя, адрес и схему наилучшего проезда ко мне. Окажись я вне дома или даже в не известном для меня месте, они бы все равно запеленговали меня по сотовому, через систему JPS.
Надеюсь, подумал я, что мы успеем. Если я промахнулся, то меня ждет что-то похуже, чем выговор за вхолостую вызванный спецназ. Уж больно нехороший подтекст мне почудился во второй из фраз мадам Сусанны. Очень опасный. Тем более, что после разговора прошло часов пять. Да нам еще пилить до Усково.
Я вернулся на кухню уже одетым и застегнутым на все пуговицы.
– Так, – сказал я Ленке, – давай мне телефон вашего Льва. Я постараюсь к нему заехать, попозже, но ничего не обещаю…
Домочадцы даже не пикнули. Уж в этом моем «ничего не обещаю» они разбирались прекрасно. Так я обычно говорю, когда дела мои обстоят – хуже не придумаешь.
28. ФЕРДИНАНД ИЗЮМОВ
В 15.32 я отменил вегетарианство. Сделал я это не из холодного расчета, а только по велению сердца. Ну ладно, вру: и сердца, и желудка. Но все равно порыв мой был спонтанен, что свойственно лишь пылким молодым богам вроде Нектария Светоносного.
Думаю, запрет на животную пищу продержался бы у меня еще дней двадцать. Кабы не деятели из «Мосэнерго». Мои младшие партнеры по Свету расхвастались мною на Микояновском мясокомбинате, а те, не будь дураки, тотчас же отрядили ко мне волхвов с дарами.
Я ничуть не обольщался: в объятья живого бога хитрых колбасников бросала не обретенная вера, а суровая необходимость. Эпоха самой эффективной рекламы – на ТВ – для нашей страны завершалась. В битве за здоровый образ жизни Госдума уже приравняла пиво к водке и окончательно впала в юродство. Теперь там собирались приравнять закуску к выпивке. Каспийская сельдь и литовские маринованные огурчики стали первыми жертвами борьбы. Колбаса была на подходе. Лук и капуста под подозрением. Швейные фабрики заранее сокращали производство шмоток: депутаты в любую минуту могли вспомнить о русском обычае занюхивать водку рукавом.
Возврат к дотелевизионной эре для рекламщиков стал, таким образом, неизбежен. Требовались новые, незатасканные брэнды. Нектарий был одним из них, а потому гонцы держались со мной почтительно. Их аргументы – в мясном исполнении – смотрелись заманчиво, просьба же была не чрезмерна. Небольшая афишка. Четыре строчки в рифму плюс фото с моим божественным ликом в цвете, размером десять на пятнадцать. Плюс мой автограф. Взамен мы получали открытую колбасно-сосисочную линию сроком на полгода и раз в месяц по десять килограммов элитного окорока в качестве бонуса. Если, кроме лика Нектария, на той картинке запечатлились бы также и персты Нектария с продукцией комбината, бонус возрастал в три раза. Если продукция была надкусана – то в пять раз. Ну а если бог дозволял использовать ту же картинку на билбордах, линию нам продлевали еще на полгода.
Истина рождается в сравнении. Стоило микояновским ходокам выложить на стол все свои образцы, как Марта с Марией принесли не доеденный утром прасад. Два мира соприкоснулись гранями; на фоне упругой мясной роскоши разноцветная ведическая чухня показалась мне прямо-таки оскорбительно несъедобной. Жестом прокуратора я отодвинул в сторонку птичий корм дяди Кришны. После чего повелел Марте откромсать мне ближайшего сервелата, попробовал его на зуб, оценил гамму, прищурился и изрек: «Да будет так!» Наверно, похожие чувства испытывал князь Владимир Красное Солнышко, когда, привечая Иисуса, выкидывал в реку Перуна, Стрибога и прочих деревянных фриков.
В 15.52, то есть буквально через двадцать минут, рекламный стишок созрел. Мне кажется, получилось здорово.
В деревне бог жует не по углам:Он ест овальчик, развалившись в кресле,Столь вкусный, что и мертвые «Ням-ням!»Воскликнули бы, если бы воскресли.Подумав, я заменил «деревню» на «квартиру». У покойного Иосифа звучало изящней, не спорю, но здесь по смыслу требовались городские интерьеры. Главные жеватели овальчиков все-таки обитают в крупных населенных пунктах. Я даже не уверен, что в сельской глуши сегодня остались хоть какие-нибудь боги. Кроме, конечно, девушки Артемиды – покровительницы браконьеров. Да еще Пана с его дудкой, который, несмотря на преклонный возраст, все носится за туристами, то притворяясь эхом, то отвечая за козла.