Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза
Шрифт:
Сидеть на этих многочасовых посиделках для Сергея было невыносимо. Он вновь начал писать стишки:
Вот стены клуба полкового,Вот кресло, где и я сижу,Сижу гляжу, какую «москали»Мораль нам привезли.Вот наш военный магазин,Любому сердцу очень мил,ТоргуетНичего нового на этих разоблачительных конференциях офицеры не узнавали. Но было интересно услышать из уст больших начальников упрёки в адрес начальника политотдела, начальника режима, который за некоторые услуги, лично для себя, пропускал на территорию части гражданских лиц в «наш милый сердцу магазин». Оказалось, что майор написал помаленьку обо всех. Досталось и тылу. Но кого ругать в тылу, начальство так и не смогло понять. О том, что начпрод не ворует и не потому, что не хочет, а потому что у него что-то не в порядке с головой, знали все. О том, что зампотыл не ворует, потому что он кореец по национальности, а у них там какая-то странная вера, тоже все знали. Можно было обрушить гнев на прапорщиков. Но собрания были офицерскими.
Начальник политотдела изворачивался, как мог. Нашёл лжесвидетелей, которые подтверждали, что он трезвая жертва «пьяного» нападения злых милиционеров, подкупленных некоторыми офицерами полка. Отыскали даже какую-то бабёнку, которая видела, как «начпо» дали кулаком в глаз, и которая даже кричала: «Помогите, убивать». Она так и сказала: «убивать», видимо с перепугу, увидев перед собой так много людей в погонах. Кричала она не очень громко, в полку её никто не услышал, а то бы непременно помогли.
Всё-таки начпо отмазали, хоть из части и убрали, отправили на повышение в Дальво, как близкую родню ЧВС. Эти детёныши ЧВС, «райских групп», были абсолютными хамами. Видимо орденоносные ветераны, давая им протекцию в большие командиры, учили их массовому истреблению пролетариата, считая его, если не за муравьёв, то за мух, которых на российском навозе всегда полно. Периодически эти наказы проскальзывали в разговорах: «При осуществлении военной задачи должны быть жертвы, тогда это будет героизм. Жертвуют обычно менее ценными. Чем больше их принесено в жертву, тем выше героизм и заслуга командиров. Жертвы свидетельствуют об ответственности командиров, об их нелёгком выборе в принимаемых решениях. Главное, решить задачу за счёт менее ценных, а дальше победителей не судят, а сволочей ещё пришлют. Для внешнего зрителя героизм командира остаётся в чистом виде, как и «красный орден» на груди, а над внутренним зрителем смыкается земля, над которой гордо будет стоять памятник со звездой и даже светить вечный огонь. Конечно, холуёв надо попридержать от погибели, чтобы было кому славить подвиги командования».
К советской власти полк утратил всякое доверие. Протекционизм разросся до невиданных размеров, вплоть до придумывания новых, ничем не обоснованных должностей для своих людей. На головах профессионалов сидела масса дармоедов. Это плохо. Профессионалы к власти не рвутся, дармоеды всегда. При таком раскладе, когда отмазывают явных вредителей и негодяев, авторитет теряют все. Даже приличные люди становятся падлами, а быдло идёт в разнос. Лучше бы начпо расстреляли на заднем дворе части и укрепили дисциплину.
Шёл 1988, високосный год.
Большинство офицеров понимали, что нового 1917 года не будет. Страну предали всё те же, сильно разжиревшие чиновники, что и в 17 году. Но в конце XX века, большей части офицеров в той стране, которую разрушали, защищать было абсолютно нечего, разве что нищету своих родителей. И в том, что нет выступлений, кровавых и беспощадных погромов, нет абсолютно никакой заслуги ни генералитета, ни других партийных и хозяйственных кадров.
Перестройка набирала ход. Часто стали отключать свет. Для Сергея отключение света стало большой проблемой, ибо как только в его голове появлялись мысли, гас свет, как только мысли голову покидали, свет включали. В полку уже начался полный бардак. Караулы не менялись сутками. О заступлении на дежурство можно было узнать меньше, чем за час, поэтому начальник штаба лично бегал по части и «ловил» офицеров, не успевших «спрятаться».
Тут произошла новая напасть. XIX партийная конференция. На этой конференции присутствовали начальники политотделов дивизий и выше. Набравшись на ней ума, они ехали в войска. Кто, как обычно, воровать, кто с «новым мышлением». Пока они пересказывали «старые песни на новый лад», их водители опустошали продовольственные и вещевые склады. Всё выглядело весьма и весьма гнусно. Коммунисты паразитировали на «теле» рабочих и крестьян, а само это «тело» только и смотрело, чтобы ещё стырить у государства. Вроде бы все крутились, суетились, доставали, продавали, а на выходе всегда оставался «нуль».
Вновь приходящие молодые офицеры смотрели на своих командиров не как на товарищей, которые будут вникать в их нужды, подсказывать и учить, а как на врагов, которые и без того их гнусную жизнь сделают ещё более гнусной. Это означало, что и в военных училищах «процесс пошёл».
Полки магазинов пустели на глазах. Сергей постоянно думал, как бы обмануть свой организм и хоть что-то брать на продовольственном складе. Он уговаривал себя: «Пайки бывают партийные и беспартийные, и желательно, чтобы калорийность первых была ровна калорийности вторых. Ты беспартийный, следовательно, воровство от нужды – это не воровство, а нужда, так как взять больше негде». Не помогало. Украл – заболел. Ему, в принципе, всего хватало, но он уже был женат.
Год был более, чем високосный. В Армении произошло землетрясение. В СССР был объявлен всенародный траур. Уже сильно расслабленный политотдел с трудом отыскал красные флаги, а к ним и чёрные траурные ленты. Политработники опять начали мельтешить по полку, изображая деятельность. Почти одновременно произошли два взрыв с многочисленными жертвами в Арзамасе и Свердловске. В Черновцах стали лысеть дети и т. д.
В полку не унывал только доктор. Он окончил Военную медицинскую академию, и по всему выходило, что это было единственное военное учреждение, где курсанты не столько думали о женщинах, сколько учились с ними обращаться. Доктор был старым капитаном. Но он по-прежнему настолько увлекался процессом изучения женщин, что выявлял венерические болезни в городке опытным путём. Сам находил, сам себя и лечил. Доктор был безобиден, всеми любим и, главное, холост: гулёна, пьяница и бабник. Он был далёк от всех политических вихрей. Командир – астматик его озадачивал поиском таблеток. Каждому своё. Кому женщины, а кому таблетки.
Новый 1989 год ничего хорошего тоже не сулил. Началось массовое сокращение армии, военных училищ, вузов. В стране оставались в целости, как все шутили – обком, райком и исполком. Но и там чуяли, что ненадолго. Командиры полка стали меняться каждые полгода. Вновь пришедший «вождь» получал квартиру, выбивал себе машину, строил дачу с гаражом и уходил. Если не успевал, то это были его проблемы. В этом были и плюсы. В полку затеяли стройку. И строить начали не больше не меньше как новый командный пункт. Это уже было не просто воровство, это был грабёж, но ещё не разбойный. Плюс был в том, что офицеры хоть и знали, что из стройматериалов, отпущенных на КП, всё верхнее начальство строит себе гаражи и дачи, но и солдаты были заняты. Для них с утра до вечера звучала «лагерная команда: «Арбайтэн», и они «шуршали». Дисциплина кое-как поддерживалась. Конечно, не без эксцессов. Когда грабят командиры, остальным усидеть трудно. Поэтому солдаты были самыми главными посредниками между офицерами, прапорщиками и местным населением. Все были заняты тем, как бы что-нибудь украсть и кому-нибудь продать.