Никто не ангел
Шрифт:
– И когда Лидия говорит мне сегодня, что мы должны забыть и простить… Ты понимаешь…
– Он тебе сильно навредил?..
– Всем, чем смог. Он пытался вычеркнуть мое имя из итогового варианта проекта по гранту, в котором были мои тексты. На всех кафедрах он рассказывал, что я алкоголик и психопат. Как будто сам не пил со мной на тусовках… В общем…
– А Лидия?..
– А… я отвлекся… Она взяла руководство моей диссертацией. Сначала я думал, что она – непревзойденный ученый, фактически богиня интеллекта. Потом, что она меня ненавидит, потом – что ей на меня наплевать. Затем – и то, и другое. У нее на все
– Но почему?..
– Мне она виделась спасительницей положения: за меня никто браться не хотел на том этапе. Ну а я… искал, наверное, замену профессору.
«Мамочку» себе нашел, как идиот. Собственная мать никогда не могла совладать с Сергеем и высказать хоть какую-нибудь идею, которую он бы уважал. А здесь – привлекательная женщина, которой было чуть больше пятидесяти, умевшая одеваться, потрясающе эрудированная. После разочарования в интеллекте и манерах Бориса она стала для него эталоном научной профессии.
Его отношения с противоположным полом всегда были болезненными… Исключением стала Вика. Будет ли это долгосрочно или что-то вновь ввергнет его в пучину истерик, властвования и подчинения?..
– А потом? – спросила Виолетта.
– Потом вдруг дошло, что она все-таки человек, как и я. Профессор никогда не проезжался по моим мыслям трактором, как это делала она. И я понял, что он и должен оставаться образцом. Как бы ни были хороши ее работы и выступления… Этого недостаточно. Для меня, во всяком случае. Где нет свободы – нет творчества. И любви к своему делу – тоже.
Сергей продолжал:
– Я стал отстаивать свою точку зрения. Но это как ведру объяснять, чтобы оно само пол помыло. Еле выполз на защиту… С Анютой дежавю. Кошмар… Я-то хоть защитился. Если она ее с кафедры выживет из-за меня…
– Ты говорил, что Лидия тебя на ставку пригласила.
– Да, это так. И в проектах меня отстояла. Вот парадокс!
– Значит, она не считает тебя плохим.
– Скорее, решила, что без меня на кафедре скучно станет, – криво усмехнулся Сергей.
– Но ведь так и есть, – улыбнулась Вика.
Он ответил ей теплым взглядом, но тут же посерьезнел.
– Выходит, я урод, что выкореживаюсь теперь. А, не надо было принимать это чертово место работы, – он с досадой махнул рукой. – Пошел бы пирогами торговать…
Сергей вдруг осмыслил свою последнюю фразу.
– Прости, я кретин.
– Нет, ничего.
– Накипело… Я думал, что все уже позади, но накипь-то в душе, оказывается, никуда не делась.
Виолетта подавила вздох. Ее большие глаза устремились в стену. Чем она могла помочь Сергею? Эту известь нельзя отчистить уксусом.
Сергей вновь видел перед собой остров, и на нем по кругу стоят изваяния божеств. Они думают, что владеют ситуацией. Им можно делать подношения, и они даже помогают иногда в нуждах и печалях…
– Теперь же выясняется, что я действительно психопат. Необузданный. Так что проснешься утром и беги…
Сергей укладывался рядом с Викой захмелевший. Он обнял ее, и она почувствовала это по его голосу. Но как искренни были его слова, направляемые из самых глубин души:
– Перед тем, как я тебя встретил, мне несколько дней было паршиво. На меня такое накатывало периодически после отъезда профессора. Я как будто снова стал студентом или аспирантом и чувствовал, что стою среди устаканенных научных жизней, как перед всей пионерской линейкой… Такой ненормальный, с пробелами и несоответствиями. И такая тоска воскресла во мне по ушедшему времени, когда были огонь, творчество и легкость…
Сергей был к тому моменту сложившейся личностью. Но он так желал видеть другую личность рядом с собой…
– Накануне нашей встречи мне очень хотелось вновь поговорить с профессором или убежать, записаться во флот на Сахалине… И вокруг меня только пустота… Все пусто… Наутро меня поломка бритвы, правда, отвлекла… А потом я увидел тебя. Ты подошла ко мне и заговорила… И тут я что-то почувствовал… и понял, что на самом деле в жизни есть не только линеечки и пунктики, и талмуды… но и свет, и огонь, и искренность… простота и доброта… И я влюбился. Наверное, сразу же. Меня так потянуло к тебе. Ты настоящая Вика, ты человек… А я был как среди роботов.
– И я тоже влюбилась в тебя…
На деле Лидия оказалась высокообразованным продолжателем традиции, разделяемой Борисом. Она объясняла Сергею (не только на словах, но и всеми поступками), что жизнь есть набор планов-графиков, восхождений и репутаций, интеллектов и знаний, которые должны увеличиваться. Единицами измерения являются написанные тобой буквы, оцененные труды, выступления перед коллегами, которые медленно, но верно заполоняют все пространство.
Сергею стало казаться, что из этого процесса выметается сама его личность. Кроме Сергея-профессионала, некоего механизма. Мысли о жизни и эмоции скапливались одиноко в его сердце, все дальше заводя его в одиночество.
Предложенные ему теории трещали в организме, вызывая двойственность ощущений. Какое-то время он даже хотел, но так и не смог принять навязываемый ему мир.
Тогда из глубин его души начал подниматься предыдущий опыт и вступил в схватку с нынешним.
Перед защитой диссертации в потемках его подсознания вздрагивал и клубился страх перед грядущей тяжелой публичной процедурой отстаивания своего мнения, а вместе с ним рождалось непомерное бычье упрямство с кольцом в носу.
Широта взглядов, чувство юмора, непринужденная манера общения вдруг воспрянули в нем, требуя путевку в жизнь.
Начиная работать преподавателем, Сергей словно стоял между двумя мирами. Он страдал, что больше нет того, кто представлял для него и искру, и порыв, и любовь в самом широком смысле этого слова. Он хотел обрести все это заново и не знал как. Он надеялся, что придет новый деятель, который внесет все это в его жизнь. Но назначенный на кафедру заведующий оказался тихим старичком, который не мог ответить на эти чаяния.
А потом Сергей вдруг получил Виолетту. Она стала для него и наукой, и практикой, и самой жизнью, личной и публичной. Где не было больше линеек, а был лишь настоящий Сергей и его гордые тараканы и не менее гордые принципы и способности, которые заслуживали уважения.