Никто не будет по ней скучать

Розенфилд Кэт

Самым добрым будет его прикончить, пока он не умер с голоду.

Ди-Джей, маленький мальчик с красным ртом, тоже был шустрым. И в отличие от меня у него был план: я позже узнала, что именно поэтому он увязался за Картерами, чтобы сделать то, что считал необходимым. Он выхватил Лоскутка у меня из рук прежде, чем я поняла, что происходит. В одну секунду я держала кота в руках; в другую они опустели, а Лоскуток извивался в крепкой хватке Ди-Джея, сжимавшего его под передними лапками. Я попыталась броситься вперед.

– Нет! – крикнула я.

– Это будет быстро. Держите ее, – сказал Ди-Джей, мрачно сжав губы, отчего он внезапно показался старше, как взрослый

мужчина, у которого была определенная задача. Низкие серые облака над нашими головами начали сгущаться и темнеть, а в моей голове, из той части, что занимала меня часами разными историями, тонкий голосок прошептал: «Слишком поздно, проклятие расползается». Брианна с Билли немедленно повиновались, подбежав ко мне, схватив меня за руки и оттолкнув назад, пока Ди-Джей уносил дергающегося кота, а я кричала, потому что наконец-то поняла, слишком поздно, что должно было произойти. Что он собирался сделать. Он перевернул Лоскутка, хватая его за задние лапки. Одинокая капля дождя резанула мою щеку, когда я вырывалась из крепко сжимающих меня рук. Ди-Джей остановился перед кучей нагроможденных машин, такой высокой, твердой и неумолимой. Я увидела, как он переместил вес тела, словно бейсболист, развернул колено, согнул локти, собирая всю накопленную энергию, пока Лоскуток беспомощно болтался у него в руке – а потом у меня в голове снова послышался голос, похожий на мой, но старше, усталый и холодный, как лед.

Не смотри.

Я зажмурилась.

Послышалось истошное мяуканье, прерванное ужасным, отдающимся эхом ударом.

Руки, державшие меня, ослабили хватку.

Пошел ливень, усиливаясь, пропитывая мою футболку насквозь.

– Эй, – послышался голос Ди-Джея возле меня. – Эй, послушай… ему не было больно.

Я не ответила.

Дождь все шел.

Я сидела в грязи, дрожа с закрытыми глазами, пока не была уверена, что осталась одна.

Папа вскоре вернулся домой и нашел меня сидящей на откидных ступеньках под дождем. Я промокла до костей и держала обмякшее тельце Лоскутка в руках, а моя футболка была измазана кровью и свалявшейся шерстью.

– Лиззи? – сказал он. – Господи, какого черта…

Я посмотрела на него и сказала:

– Ничего, я не заносила его внутрь, потому что ты сказал… ты сказал… – Потом я разрыдалась, а мой отец обхватил меня руками, меня и бедного, мертвого Лоскутка, и занес меня внутрь, где я наконец-то успокоилась и рассказала ему, что случилось. Я помню выражение его лица, когда он слушал, а потом он встал, взял ключи и поехал к дому Картеров: это было то же выражение, которое я час назад видела на лице Ди-Джея – решительность мужчины с неприятной, но необходимой задачей. Он сказал, что вернется через десять минут, но прошло намного больше, почти час, и я не знаю, что он сказал, но Билли и Брианна больше не ступали на нашу территорию тем летом, а когда наступил сентябрь, они вообще исчезли, вся семья переехала в другую часть штата, и о них никогда больше не слышали.

С Ди-Джеем все было не так просто. Его папочка был проповедником церкви на холме, а его семья была одной из старейших в городе, их фамилия даже была выгравирована на памятнике основателям, стоявшем в парке. Мой же отец, который вырос далеко от Коппер Фолз и не был связан кровными узами в этом городке ни с кем, кроме меня, должен был действовать осторожно – так он мне сказал, копая могилу бедному, милому Лоскутку на поляне за свалкой, а я тогда положила букетик цветков клевера и ночных фиалок на холмик. Он снова заставил меня пересказать историю, а потом в третий раз, внимательно слушая, как я повторяла последовательность событий. Появление детей на границе двора. Как Лоскуток был у меня в руках, а потом – нет. Как Ди-Джей перевернул его вверх ногами.

Кошмарный, гулкий звук удара, когда кости под шерсткой столкнулись с бампером сплющенной «Камаро». Ощущение дождя, пропитывающего футболку, волосы, пока я сидела в грязи с закрытыми глазами, а затем картина, ждавшая меня, когда я их открыла. Он спросил, мягко, но очень серьезно: была ли я уверена, что это сделал Ди-Джей; что это действительно был он; даже с закрытыми глазами? И я так же серьезно кивнула. Да, я уверена.

На следующее утро папа сбрил щетину, расчесал волосы, надел чистую рубашку и поехал в город. Его долго не было; солнце стояло в зените, когда он наконец-то вернулся. Он был не один. Сидя на ступеньках, я наблюдала, как вторая машина, новее, красивее и чище папиного старого пикапа, заехала за ним. За рулем был проповедник. На пассажирском сиденье виднелся кто-то поменьше.

– Я буду внутри, – сказал папа, затем оглянулся через плечо на Ди-Джея, вышедшего из отцовской машины и остановившегося передо мной, засунув руки глубоко в карманы. – Этому мальчику нужно тебе кое-что сказать, не так ли?

– Да, сэр, – сказал Ди-Джей.

Я наблюдала за его приближением, скрестив руки на груди. Я думала, меня затошнит при виде его, при воспоминании о том, что он сделал, но этого не случилось; мне было любопытно. Мальчик, который шел ко мне, казался другим человеком от того, который вырвал Лоскутка у меня из рук. То взрослое выражение лица исчезло. Он казался маленьким, неуверенным, несчастным. Он остановился в нескольких футах от меня, переминаясь с ноги на ногу.

– Мой папа говорит, я должен извиниться, – сказал он наконец. Он смотрел себе под ноги. – Он говорит, что даже если в принципе правильно избавлять таких котов от мучений, я не должен был этого делать. Потому что, эм, потому что… – он быстро оглянулся на человека за рулем, – потому что папа сказал, я был не вправе. Поэтому он привез меня, чтобы я тебе сказал.

– Сказал что, мальчик? – послышался голос моего папы, и мы с Ди-Джеем взрогнули; он стоял за сетчатой дверью трейлера, и на меня нахлынула благодарность, что он остался проследить за этим до конца.

– Извини, – сказал Ди-Джей.

Я не знала, что буду говорить, пока слова не вырвались наружу.

– Тебе правда жаль? – спросила я. В первый раз за все время он посмотрел мне в глаза.

– Да, – сказал он, а затем, так тихо, что слышала только я, добавил: – Я пожалел сразу же. Сразу же.

Конечно, ничего нельзя было вернуть. Жалел он или нет, Лоскуток был мертв, а с ним и часть меня, верившая в сказки, волшебные заклинания, спасение сломанных вещей от мира, который хотел им навредить. После того случая я перестала играть во дворе. Я никогда больше не подкармливала котов. Я не рассказывала себе красивых историй о нашем месте в мире. Когда я выходила за дверь, я знала, кто я и что я: девочка, живущая в сердце мусорной горы.

И теперь всего этого нет, как и меня. Могу поспорить, дым от горящей свалки видно на мили вокруг. Если прищуритесь, может, вы увидите мою душу, плывущую в небо вместе с ним, поднимаемую колонной зловонной, расползающейся черноты. Мне интересно, где мой отец, уедет ли он наконец. Стоило бы. Бизнес сгорел, дочь мертва; в Коппер Фолз его ничто не держит.

Но погодите: история еще не окончена. Я чуть не упустила лучшую часть.

Потому что после вынужденного извинения и внезапного проявления сожаления Ди-Джей кивнул, отвернулся и пошел, поникнув, к все еще заведенной машине своего отца-проповедника. Мужчина на водительском сиденье опустил окно, и облако сигаретного дыма вырвалось в жаркий воздух.

Проповедник спросил:

– Сделано, Дуэйн-младший?

– Да, сэр, – ответил мальчик.

Потому что тот мальчик, убивший моего кота, я вышла за него замуж.