Никто не хотел убивать
Шрифт:
— Я не против, — ответила Лариса.
— Короче, я договорился, что хоронить будем здесь, — перевел взгляд на сестру Гаев-младший. — Тело в закрытом гробу доставят через два дня. Я так разругался в этой чертовой похоронной конторе, меня даже принял начальник… Они вообще хотели через неделю его привезти!
Николай Степанович был искренне возмущен. Однако Ларисе показалось, что это возмущение было вызвано скорее не цинизмом похоронных агентов, а тем, что ему пришлось потратить больше времени, чем он рассчитывал.
— Безобразие какое! — отозвалась сестра.
— Но я там их всех построил, — успокоил ее брат. — Короче, его доставят в Тарасов, а оттуда уже —
— Да много готовить-то и не надо, — сказала Раиса Степановна. — Чего там — человек десять придет.
— А коммунисты его? А старушки из подъезда? Всех надо будет угостить.
— Опять же твои мужики…
— Ну, для мужиков-то я спирт принесу, — отрезал брат. — Ты только сильно не разбавляй там… Не жадничай. Проверь, чтоб горело. Сахар и муку я тоже привезу. Если чего еще надо, говори…
— Да вроде все, — задумчиво проговорила Раиса Степановна.
— Ну все, мне нужно ехать, — хлопнул себя по карманам деловой Николай Степанович.
— Я хотела бы задать вам несколько вопросов, — встряла Лариса.
Николай Степанович посмотрел на часы и сказал:
— У меня есть минут пятнадцать.
— Скажите, с кем у вашего отца могли быть конфликты?
— Со мной, например, — тут же ответил сын убитого и пристально посмотрел на Ларису. — А если серьезно, то он когда-то мешал многим, но потом, когда его с работы ушли, он никому не стал нужен. Я вообще удивляюсь, как это могло случиться, что его убили. Кому это понадобилось? К тому же в Москве. Обычный старый маразматик… Вечно искавший справедливости там, где ее нет и быть не может. Ни для кого он не представлял опасности.
Раиса Степановна поначалу внимательно, заглядывая в рот, слушала брата, а потом вдруг сказала:
— С ним жить очень трудно было. Придирался по мелочам. А вообще человек был неплохой и очень ранимый.
И она, всхлипнув, полезла в карман за платком.
— Вы сказали, что он кому-то когда-то мешал, — обратилась Лариса к Гаеву-сыну. — Вы не знаете, кому именно?
— Да всем подряд. Он был упрямым коммунистом, еще сталинской закваски. Недаром работал военным атташе. Его терпели до середины восьмидесятых, после чего в МИДе провели чистку, ну, когда началась перестройка, и такие, как отец, перестали быть нужны. Тогда всех уже начали интересовать деньги, а отец считал все это стяжательством, грязным, аморальным. Он не скрывал своих взглядов и навязчиво пытался внушить свои мысли другим людям. Это в нем всех раздражало. Слава богу, когда он работал за границей, я рос здесь с теткой и был свободен от его влияния. Он мог создать конфликт из ничего. Может быть, в Москве как раз и был такой случай — придрался к кому-нибудь и напоролся не на того. Сейчас ведь какие времена! Зайдут в квартиру и порешат ни за что ни про что!
Николай Степанович обернулся к сестре и спросил:
— Ты хоть дверь-то закрываешь в последнее время? Или она у тебя опять распахнута?
— Да вроде закрываю, — как-то неуверенно ответила Раиса Степановна.
— Ну, дождешься, — убежденно ответствовал брат.
Он встал и решительно направился к выходу.
— Извините, у меня дела, — пояснил он и исчез в прихожей.
Когда Раиса Степановна, проводив брата, вернулась в комнату, Лариса спросила:
— Ваш брат всегда так отзывался об отце?
— Это долгая история, — грустно ответила она. — Вы не подумайте, он человек хороший, просто ведет себя порой грубовато.
— Отец жил с вами?
— Да,
— Да у вас в городе старику и занять-то себя нечем, пойти некуда, — вставила Лариса.
— Ну почему же некуда? — как-то даже обиделась Раиса Степановна. — Вон музеи у нас — целых два. А в краеведческом музее он был почетным гостем, многое сделал для него. Даже отнес туда несколько семейных реликвий. Вырезки из старых газет…
Лариса выделила мысленно последние слова дочери Гаева. В ее голове прочно связались вырезки из старых газет и испорченная книга отзывов в сосновском краеведческом музее, из которой исчезла половина страницы. И вырезано там все было аккуратно, ножницами. Подчас такие алогичные аналогии приводят к истине.
В общем, Лариса была уже почти уверена, что именно Гаев виноват в том, что запись умершего Березникова исчезла из краеведческого музея. А это значит, что старик Гаев тоже что-то знал. Но он уже никогда не расскажет, что именно хранил в запасниках своей памяти.
А может быть, его убили именно потому, что он мог рассказать что-то нежелательное? Но что? Может, о том, что Березников-то на самом деле жив! И тот, кто убил Гаева, очень не хочет, чтобы об этом узнали.
В таком случае возникают следующие вопросы: почему то, что Березников жив, тщательно скрывалось, даже от его жены? И почему он до сих пор не связался с ней? Кому нужна была эта мнимая смерть? И с какой стати Березников, если он действительно жив, делает запись в сосновском краеведческом музее? Если принять за аксиому то, что он не хочет, чтобы узнали о его здравии, его поступок выглядит довольно глупо.
Так Лариса рассуждала про себя, пока Раиса Степановна боролась на кухне с дымом, возникшим из-за сильно подгоревшей гречневой каши. Потом она прибежала в комнату с извинениями, а Лариса решила, что, пожалуй, узнала почти все, ради чего сюда и приехала.
— Последний вопрос у меня к вам, — спохватилась вдруг она. — Зачем он поехал в Москву? У него были там дела или он решил навестить знакомых?
— Ой, не знаю! — махнула рукой Раиса Степановна. — Накануне он пришел очень возбужденный. Я уж подумала, не заболел ли. Когда я спросила, он выругал меня, обозвал дурой, потом заперся в своей комнате, и я слышала, как передвигал там мебель. Хотя наутро я никаких изменений в комнате не обнаружила. Затем он забрал с собой маленький чемоданчик — одни запасные брюки, три рубашки, зубную щетку, все как обычно… И уехал.