Никто не заплачет
Шрифт:
Постепенно пустела вторая бутылка, и голоса за соседним столом становились все громче.
— Зачем я так нажрался? — задумчиво произнес Кузя. — Машину здесь оставить, что ли?
— Да ладно, ща кофейку покрепче, — махнул рукой Прыщ, — ехать недалеко совсем. Кто твою «Таврию» остановит? Была бы иномарка, тогда — да. Ну что решили-то, а?
Кузя помолчал, повертел в руке пустую рюмку, рассматривая ее на свет, и произнес со вздохом:
— Сумеешь все сделать аккуратно, чтобы следствия не было, тогда поглядим.
«Зачем я сюда зашел? — думал Володя с тоской. — Я хотел
За окном нервно затренькала автосигнализация. Толстый вздрогнул.
— Ну вот, а говоришь, иномарка… — Он выскочил из-за стола и побежал на улицу.
Володя сидел у окна. Ему достаточно было слегка, двумя пальцами, отодвинуть кружевную занавеску, чтобы увидеть, как толстый Кузя подбежал к новенькой желтой «Таврии», оглядел ее со всех сторон, открыл дверцу, выключил сигнализацию.
— Кошка, наверное, прыгнула. Или дети балуются, — сообщил он, вернувшись.
У него была сильная одышка, он еще несколько минут после короткой пробежки до машины дышал часто и тяжело, с хриплым присвистом. Но Володя этого уже не слышал. Он подозвал официантку, попросил счет, расплатился и вышел из кафе.
Неизвестный пятилетний мальчик еще поживет на этом свете. Пусть плохо, в грязи и в голоде, но поживет. А зло должно быть наказано.
От взрыва желтой «Таврии», припаркованной у маленького кафе в Сокольниках, не пострадал никто из прохожих. Те, кто находился внутри, были разорваны в клочья. Корпус машины остался цел. Личности погибших, водителя и пассажира, удалось установить. На момент взрыва за рулем находился Кузько Генрих Иванович, 1950 года рождения, известный в определенных кругах как Кузя, черный маклер, хитрый и скользкий квартирный мошенник. Пассажир, Дементьев Александр Михайлович, 1970 года рождения, был дважды судим и являлся членом одной из небольших бандитских группировок.
Официантка кафе описала маленького, худощавого молодого человека, который сидел в кафе один все то время, пока за соседним столиком обильно обедали и пили коньяк двое посетителей, позлее погибших от взрыва.
— Лицо у него было странное. Знаете, такое… сосредоточенное, и не съел ничего. После того как на улице, у окон, сработала сигнализация, он довольно быстро расплатился и вышел.
— А вы случайно не слышали, о чем беседовали эти двое? — спросил официантку майор ГУВД Уваров.
— О делах, наверное, — она равнодушно пожала плечами, — знаете, я не имею привычки прислушиваться к разговорам клиентов.
— Везет нам на этого гения взрывного искусства, — вздохнул капитан Мальцев. — Юр, может, это наша судьба? Как дежурим по городу, так что-нибудь хитро взрывается.
— Интересно, если этот маленький-задумчивый работает профессионально, заказы выполняет, зачем бы ему в кафе сидеть с будущими жертвами? Зачем официантке и этим, заказанным, глаза мозолить?
— А может, он не профессионал? — прищурился Мальцев.
— С таким взрывным устройством, и не профессионал? — Майор Уваров усмехнулся. — Нет, Гоша. Тут личное что-то… Ты знаешь, скольких этот Кузя кинул? Сколько бомжей и самоубийц ему своей судьбой обязано? И ведь доказать ничего нельзя,
— Я никуда не поеду, — повторяла Ксения Анатольевна Курбатова, упрямо мотая головой и ударяя стиснутым кулаком по колену.
Антон чувствовал, что мать на грани истерики. Все эти дни она почти ничего не ела, отчаянно курила, постарела за неделю лет на десять.
— Мамочка, выслушай меня спокойно, пожалуйста, очень тебя прошу.
— Хорошо, Антоша. Я готова выслушать тебя. Только сначала ответь мне на один вопрос. Зачем ты это сделал?
— О Господи, мама, ну что ты мучаешь себя и меня? Ну не мог я везти Дениску в холодильнике, в цинковом гробу, в багажном отделении. Не мог, понимаешь ты или нет?
Антон почувствовал, что срывается на крик, и попытался взять себя в руки.
— Зачем ты сжег Дениса? Ты даже не дал мне с ним попрощаться, это жестоко, сынок.
Ксения Анатольевна повторяла это по несколько раз в день, ни о чем другом она разговаривать не желала. Антон уже договорился с теткой, сестрой отца, которая жила в Александрове и готова была принять родственницу хоть на неделю, хоть на месяц. У тетки был свой дом с садом, огородом, и Антон надеялся, что на природе мать хоть немного придет в себя.
Он не мог оставить ее одну на час. После его возвращения из Праги мама все время пребывала в каком-то непонятном, тяжелом ступоре. У Антона были связаны руки. Он чувствовал: с каждым днем убывают шансы выяснить, что же хотел сообщить ему Денис перед смертью. Он знал, дома оставаться опасно. Внимание к нему как к бывшему владельцу фирмы «Стар-Сервис» не остыло, и время легализоваться еще не пришло. А главное, он вовсе не был уверен, что те, кто заказал Дениса, на этом успокоятся. Месть — чувство горячее, спонтанное, и поступки, диктуемые ею, редко можно предсказать. Вдруг обманутым туркам придет в голову расправиться не только с коварным обманщиком, но и его родными? Слава Богу, вдовы и сирот Дениска после себя не оставил. Но мать и брат — тоже близкие родственники.
В общем, маму из Москвы надо было увозить срочно. А она ехать не собиралась, даже обсуждать эту тему не желала.
— Сейчас я согрею бульон, ты поешь и ляжешь спать, — сказал Антон и осторожно погладил ее короткие седые волосы, — а завтра утром мы поедем в Александров. Иначе нас могут убить. Ты понимаешь?
— Нет. Не понимаю.
Антон налил в тарелку крепкого куриного бульона, поставил в микроволновую печь. Пока бульон грелся, он мелко порезал укроп и петрушку.
— Что ты делаешь? Я не хочу есть, — сказала Ксения Анатольевна и закурила очередную сигарету.
Печь звякнула. Обжигая руки, Антон вытащил тарелку, насыпал в бульон свежую зелень, поставил перед матерью, потом осторожно вытянул из ее пальцев сигарету и загасил.
— Мама, я тебя прошу, несколько ложек.
— Почему нас должны убить? — Она достала еще одну сигарету.
— Мама, пожалей меня, пожалуйста; — Он опять отнял у нее сигарету, зачерпнул ложкой бульон, попробовал сам — не слишком ли горячо, подул, поднес к губам Ксении Анатольевны. — Мамочка, мы одни с тобой остались на свете. Я прошу тебя.