Никто не знает Сашу
Шрифт:
«Привет) как дела? Медленно, но верно приближаюсь к Туле) Как билеты?»
Полли ответила сразу:
«Привет! Ура) продаются потихоньку»
«Потихоньку – это сколько?)»
«Саш, ну что за настойчивость)) Всё у нас будет хорошо!»
«30 хотя бы есть?» – спроси он.
«Есть!»
«А 40?»
«Саш. Я и так волнуюсь!»
«Ладно, в Ростове и 40 не было) Так что не волнуйся»
«40 мы тебе точно соберём. Как выступил?»
«Ну. Было сложно. После долгого перерыва. Но смог зацепить – на последних песнях»
«Уверена, ты всегда можешь зацепить. Жду приезда)»
Саша написал:
«И я жду) Встречи с тобой;)» и завис с большим пальцем над кнопкой «Отправить»
Саша познакомился с Полли несколько лет назад – она приглашала его в Тулу на местный фестиваль, который сама и организовывала. Фестиваль шёл один вечер и проходил в полуподвальном баре. В программе были малоизвестные барды, поэты, зрителей
Потом Саша долго не ездил в Тулу, Полли исправно поздравляла его с днём рождения, в конце неизменно желая творческих успехов и любви, то сходилась с мужем, то расходилась, и Саша особо о ней не думал. Но теперь он был в разводе, и Тула была последним городом первой недели перед отдыхом в Москве, и он вдруг подумал о Полли всерьёз. Он один, Полли тоже, и всё это может быть достойным финалом первой недели. Достойным того смутного, нежного и большого, что виднелось ему сейчас вдалеке.
Саша стёр смайлы и отправил:
«И я жду встречи с тобой»
Полли прочитала, взмахнула карандашиком в окне чата, написала:
«Удачи тебе на твоих концертах :*»
Саша улыбнулся, выдохнул и зашёл в переписку с Алиной.
Алина прочитала. Но не ответила.
Саша заглянул в столовую напротив клуба. Плитка на полу, несколько столиков, синеватые лампы, длинная железная витрина с заветренными салатами тянулась к кассе. Посетителей не было. Саша взял пюре без мяса, чашку слабого чая. Кофе брать не стал – нервный взлёт через полчаса обернётся апатией. Он пытался сохранить лёгкость, но все понемногу тонуло в тяжёлой пище, запахах кухни, неуместно-громкой музыке – я хочу от тебя дочку, и точка, и точка. Весна медленно проседала, сдувалась. День торопливо стремился к закату, небо обложило серым. Саше пил чай, глядя в окно. Проехал пустой школьный автобус, увёз тишину на 50 мест. Тускнела выключенная вывеска напротив.
«GentelClub».
Телефон молчал. На Сашу наваливалась тревога. Обычно он знал, что её надо просто переждать, как отходняк от травы или похмелье.
Так всегда случалось в туре, если приезжать в маленький город с утра и видеть, как старится день, стягивается в тревожную точку концерта. Провинция. Жёлтые пятна рекламы. Плакаты угасших звёзд эстрады. Сверхновые рэперы. Две волны, а он где-то между, в слабой доле. Серая пыль на дне маршруток. Хриплое радио. Отвратительные объявления между песнями – не знаешь где сантехнику взять? звони семь пять семь пять семь пять – повторяя это всегда по два раза. Груды мусора во дворах, где брошенная маршрутка прячется за гаражами, как сбежавшая с уроков школьница с сигареткой. Нелепые названия кафе, пыльный хлам на балконах. И местные растерянные мужики смотрят вслед – москалю залётному, пидору московскому, в пальтишке, с гитарой. Не понимают, хлопают зенками, что ещё за гусь. И бессмысленные пробки – утром в одну сторону, вечером в другую, проще оставаться на одном месте. Москва была иллюзией движения. Он сбежал в неё когда-то от удушья сумерек, телевизоров, квартирок, где с каждой кухни несёт борщом, «уральскими пельменями», новостями, галкиным. В такие вечера он ещё в Поволжске чувствовал себя бездомным. А теперь он приезжал из Москвы в другие одинаковые городки и ощущал себя сиротой вдвойне. Одноклассник как-то пытался убедить его – от такого удушья спасают дети. Ох, вся лента уже была в детях, детей от него хотели все, дети в глазах поклонниц – от него? – дети в вопросах матери и монологах отца – когда? – о детях говорила сестра, осторожно, дети, кричал оранжевый квадрат на стекле автобуса, но ему дети казались бегством. Каждый просто выталкивал тоску вперёд, передавал удушье по наследству. И если бы он решился, он бы просто заменил свою тоску на страх за детей, замазал бы тоску любовью. Но тоска бы осталась. И все эти его мысли вкупе с гитарой и концертами казались ему со стороны подростковым и наивным протестом. Он нейтрально мычал на вопросы о детях, на заявление, что дети – главное, хотя по сути дети были такими же людьми. Не лучше, не хуже, просто ещё не выросли.
А после концерта, даже неудачного, удушье расходилось, исчезало, как было вчера вечером. А город резко сужался и становился уютным как перчатка по размеру. Даже если концерт прошёл плохо и людей было мало, и спел он плохо, он всё-таки мастерил из себя, гитары, микрофона, голоса что-то, отдавал тоску. И вот уже можно выпить чашку чая в ожидании электрички, и во всём теле приятная усталость, и плохая музыка не кажется уж такой плохой. Мелодия же неплохая и переход тут такой и вот нестыдная метафора в припеве. А главное, можно жить, и улыбаться официантке, и трястись в последнем вагоне электрички домой, и верить – всё впереди. Он затыкал тоску аккордом, припевом, куплетом, заревом концерта. Как удалённый зуб – ваткой. И на день зияющая сумерками дыра отступала.
Он долго стучал в запертую дверь, пока ему не открыл охранник. Равнодушное лицо, насмешливый взгляд двоечника. От него пахло перегаром. Саше пришлось объяснять, зачем он пришёл, что он сегодня даёт здесь концерт, что он артист, охранник хлопал красноватыми глазами, кому-то звонил, а потом позвал Сашу в темноту:
– Тока закрой там. А мне говорят, бард, на. Я думал, старпёр какой-то. А ты вроде нормальный пацан. Пиво будешь?
– Не, я не пью.
– Ну точно бард.
Это был бывший стриптиз-клуб, переделанный в караоке. На тёмно-синих стенах с огромными цветами зияли озёрами зеркала, а в них жили блестящие шесты, столы, нелепый человечек с гитарой в пальто, плечистые кресла. Сладко пахло застарелым кальянным дымом. Бар высился цветным стеклом, словно церковный витраж, ровно напротив неё. Она была только маленьким прямоугольным островком высотой в десять сантиметров, она только изображала клавиатуру пианино: десяток крупных черно-белых клавиш, ребёнок великана забыл погремушку. Интересно, сколько их танцевало на ней. И сколько из них дотянуло до привата. Плохо припудренные прыщики от бритья по линии бикини, тощие задницы, брошенный техникум. В клубе было тихо, темно. Саша привалился на диван, даже не распутывая гитары и рюкзака. Вот он я, тёмное пятно посреди роскоши. Удвоенная неуместность.
Изначально Алина искала какое-то место в Белолипецке, потому что в Чернозёмске всегда было плохо со зрителями. Надо было добивать ещё одним городом. Алина смогла найти только площадку в местном бард-клубе. Владельцы – барды-супруги, преподаватели в местном институте – хотели устроить вечер-солянку, где авторы старшего поколения встречаются на одной сцене с молодыми. Они предложили название «Возьмёмся за руки, друзья…». В программе – местные поэты, барды, наследники заозёрной школы и Саша. Они готовы были оплатить дорогу, проживание, показать достопримечательности, вписать к престарелому поэту – ученику самого Жукова. И даже заплатить каких-то денег, если они соберут зрителей. А зрители у них были, судя по фотоотчётам – сплошь мужчины в потёртых вельветовых пиджаках, постаревшие музы с пронзительным взглядом, и сами пииты – седобородые, лысеющие, пузатые, простатит, алкоголизм, одышка. Вспоминались вечера, куда отец брал его в детстве. Тесные кухни или костры в лесу, где собирались, пили и пели. И папа пел, и подмигивал маленькому сыну, и всё крутилось в табачным дыму, дыму костра. И те же унылые песни по кругу, до оскомины. Но вдруг случалась какая-то особенная, заедала в голове на несколько недель, ходил с ней, напевал под нос, постепенно меняя мелодию, слова. А отец говорил: «Да не так! Не так же!».
Саша не хотел бард-клуба. Алина в последний момент нашла «GentelClub». Новый арт-директор Серёжа искал, чем заполнять дни, и сам откликнулся на пост о поиске площадки. Он предложил им восемьдесят процентов, когда большинство площадок отдавали артисту семьдесят.
Охранник сказал, что Серёжа опаздывает, тогда Саша попросился в гримёрку, охранник сказал, что не может пустить туда без разрешения арт-директора. Подошёл бармен, они громко обсуждали с охранником вчерашнюю драку в баре, косясь в сторону Саши. Саша ещё раз спросил про гримёрку, бармен – паренёк с недовольным лицом в красноватых пятнах – то ли с перепоя, то ли аллергия – неохотно набрал Серёже. Сашу наконец-то впустили в каморку у бара, и он заперся в тёмном кубе, где также был бильярдный стол в отставке с разорванным сукном в треугольных ожогах и вскинутый утюг с пятном ржавчины.
Он сидел в темноте в полулотосе с прямой спиной, следя за дыханием, водил лучом внимания по телу. Он почти расправился с этой тревогой, и вдруг темнота гримёрки осветилась голубым. Свет айфона, Алина:
«Привет, хорошо. Я пока на работе»
«Слушай, вчера всё было более-менее. Не лучшая площадка, но я понимаю, что другой не было»
Он хотел написать «Прости, я был резок», но Алина прислала:
«В Поволжске проблема. Администрация узнала, что мы берём деньги за билеты. Оказывается, Ремизов не сказал. Короче, они говорят – отменяйте»