Никтопия. Трое из рода "хэ"

Донтфа Евгений Викторович

Это осталось неясным и на следующий альфа-день. Первое время дядя Вася естественно подкалывал молодого человека, спрашивая с ухмылкой: "Ну как там наши влюбленные?" или "Ну что там сморчок не ожил?" Также он вносил предложения: "Может тебе поцеловать его" или "Попробуй носить его рядом с сердцем" или "Попробуй потереть".

Джон терпеливо улыбался и ничего не отвечал. В конце концов дяде Васе это надоело. Молодой человек по возвращении в свою каюту, перед сном, брал ссохшегося ладоша в руки, усаживался поудобнее и некоторое время пристально глядел на него, как ему представлялось влюбленными глазами. Ничего не происходило. "Любовь штука непростая", глубокомысленно думал он.

Так или иначе это чувство для него всегда ассоциировалось главным образом с влечением к противоположному полу, а здесь определенно

требовалось что-то иное. То, что несомненно присутствует и между влюбленными мужчиной и женщиной, но не сразу, не на поверхности. Тогда он задумывался о том что он чувствует к матери или отцу. И хотя между ним и его родителями всегда были хорошие отношения и он испытывал к ним по-настоящему глубокую привязанность, что-то внутри него подсказывало ему что и это далеко еще не илвама. По крайней мере не в чистом виде. Не так-то просто оказалось отделить любовь от благодарности, привычки, страха потери, жалости, сопереживания, того же самого влечения, стремления обладать, голоса крови, покровительства и т.д. Он быстро пришел к выводу что человеческая любовь состоит из множества связующих нитей и именно все они вместе по сути и составляют любовь. Но с ладошем его ничего не связывало. Он вспоминал о любви к богу. Но для него это являлось совсем уж темной территорией, ибо верующим он никогда не был и если кого и упоминал в своей жизни из пантеона всемогущих, то разве что только Исиду и Гипу. Да и вряд ли, думал он, чувство верующего к своему богу имеет какое-то отношение к илваме, да и вообще к любви. Наверняка в подавляющем большинстве случаем это страх какого-то божьего наказания или желание какой-то божьей милости, то есть по сути это отношение раба и господина. Причем здесь любовь?

И тогда он просто начинал глядеть на ладоша и при этом стараться ни о чем не думать. Он хотел почувствовать в своей душе покой. Светлый и безмятежный. И когда у него в какой-то степени это получалось, ему начинало казаться что он на верном пути. Но ладош по-прежнему оставался твердым и сморщенным, как высохшая деревяшка.

8.

После плотной совместной трапезы, трое мужчин с комфортом раположились в креслах кают-компании, завершая обед сладким пирогом, запивая его чаем, кофем или морсом. Василий Иванович сечйчас находился на дежурстве и номинально ему следовало после быстрого принятия пищи, как можно скорее вернуться в "офис". Но он не спешил. Он развалился в кресле, с сытым добродушием поглядывая на своих товарищей. Ему явно не хватало в этот момент хорошей толстой сигары. Но об этом не могло быть и речи. И словно напоминание, над ним, на стене висел плакат, на котором был схематично нарисован человечек с огромной сигарой во рту и ужасный клуб дыма, затмивший чуть ли не половину изображения. Вся эта картина была перечеркнута красной линией и снабжена надписью: "Не курить!". Подобные плакаты висели еще в нескольких помещениях двеллдоума, но конкретно этот был примечателен тем, что чья-то озорная рука пририсовала к голове человечка кривую зеленую бороду. Причем никто не сознавался в авторстве этого дополнения и это было маленькой тайной всей команды.

– Вот ты, Стэн, о брюнетке или блондинке мечтаешь?
– Спросил наконец дядя Вася, вдоволь наглядевшись на то как его товарищи уминают пирог.

– Мне это зачем? У меня жена есть, - ответил МакГрегор.

– Ну и дурак. Умному человеку жена не нужна. Это научный факт, - жизнерадостно сообщил старший помощник.
– А ты, Джон, как считаешь?

– По-моему жена это неплохо, - осторожно заметил молодой человек.

– Непло-охо, - передразнил его дядя Вася.
– Вот в том-то и дело что неплохо. А надо чтоб было заебись! А так только с такими девахами бывает как моя Анжелка. Девка огонь... кхм, будет.

– А пороху-то, дядя Вась, хватит на такую деваху?
– Весело поинтересовался Стэн.
– Не всё там еще отсырело-то?

– Не волнуйся, хватит. А не хватит, так проведу модернизацию пороховницы.

Стэн засмеялся. Затем выпив ягодного морса, сказал:

– Вот ты, Василий Иванович, до плешивой головы дожил, а главного не понял. Важно не то какая жена любовница, важно то какой она друг.

Дядя Вася презрительно фыркнул:

– Друг! Если мне будет нужен друг, я заведу себе собаку, а не геноида.

– Эх, Василий Иванович, тут ведь как раз весь сок в том что это всё сочетается в одном.

"Друг", задумался Джон.

Оказавшись в своей комнате и улегшись на свою кровать, он спросил себя: а какая она любовь к другу? В идеальном случае тебе ничего не нужно от него. Тебя не связывает с ним ни влечение,

ни страх, ни жалость, ни кровь. Возможно в какой-то мере привычка и благодарность. Ведь в прошлом он возможно помогал тебя, был рядом когда это нужно, а иначе какой он друг. И всё же Джон чувствовал что взял верное направление. И если илвама на что и похожа из его человеческого опыта, так скорей всего на то что он испытывает к другу. Он подумал об Андрее Боготе. Это был его самый близкий и давний друг, человек которого он знал с четырехлетнего возраста. Они уже давно не виделись в живую и общались удаленно через средства связи. И тем не менее разве он, Джон, стал хуже или равнодушнее относиться к Андрею. Однозначно нет. Он любил Андрея. Любил просто так? Молодой человек почти замер перед ответом. Ээ-э... трудно сказать. Возможно он любил Андрея за что-то. За то что Андрей помогал ему, за всё то время что они провели вместе, за то что он немалая часть его, Джона, жизни, за то что ему было с ним хорошо, за то что Андрей такой какой есть. Младший помощник координационного аналитика внимательно задумался над последним. За то что он такой какой есть. "Я узнал Андрея и полюбил за то что он хороший человек", сказал себе Джон. Нет, нет! Всё не то. Дружба она не за что-то. Она ценна сама по себе. Или нет? Предательство разрушит дружбу также как и любовь.

Джон почувствовал что устал. Все эти терзания по поводу того что есть настоящая любовь утомили его. Ему уже казалось всё это ужасно мелодраматичным, чуть ли не пошлым.

Он сел на кровати, взял в руки ссохшегося ладоша, посмотрел на него и закрыл глаза. Попытался успокоиться. Чтобы не осталось никаких "зачем", "за что", "плохой, хороший", "свой, чужой". И когда в его голове стало тихо, он открыл глаза и улыбнулся тому что держал в ладонях. Это не была любовь или дружба. Друг, брат, любовница, мать, чувство к любому из них было только частностью, лишь одним из смутных проявлений того что люксоры именовали илвамой.

Это было единение.

Словно бы он вдруг стал больше, словно бы он расширился, словно он охватил что-то что раньше было вне его, произошло взаимопроникновение. И оказалось что он как будто держит в руках себя. И в тоже время это было другое существо. Но они были вместе. И как только это ощущение достигло его сознания, радость затопила его сердце. Никакого влечения, вожделения, благодарности, жалости и прочего, одна только радость. От того что они встретились. Как будто проведя много лет в одиночестве на необитаемом острове, они неожиданно вышли из чащи и столкнулись друг с другом. И любовь или что-то очень на неё похожее возникла моментально. Счастье от того что они оба существуют и теперь есть друг у друга. Не было никаких связующих нитей. Теперь они могли уйти, отдалиться друг от друга на какое угодно расстояние, но это уже ничего бы не изменило. Глубинная радость от существования другого всё равно оставалась внутри них. И они делились ею друг с другом и словно возникал ток между двумя полюсами. Конечно, это всё были просто слова. Возможно Джон всё это выдумал и ему было просто хорошо, потому что он сумел успокоиться и достичь всёрастворяющей безмятежности, которая вообще-то была редким для него ощущением. Но внезапно он почувствовал как ладош едва заметно пошевелился. Молодой человек бережно охватил его пальцами и явственно ощутил, что крохотное тельце потеряло свою былую твердость и стало мягким и пластичным. Действительно немного напоминая пластилин. Джон закрыл глаза. Он продолжал улыбаться, не только губами и глазами, но и всем своим существом. Ладош улыбался в ответ.

9.

Василий Иванович, одетый в плотно обтягивающий серый комбинезон, стоял перед зеркалом в кают-компании и рассматривал себя в профиль. Главным образом выпирающее пузо, которое он поддерживал одной рукой. В помещение вошел радостный Джон. Старший помощник покосился на него.

– Чегой-то ты такой весь загадочно улыбающийся?
– Спросил он.
– Как красна девица после первого сношения.

Улыбка Джона померкла, сравнение не показалось ему удачным.

– Да, ничего. Просто хорошее утро.

– Утро, день ... откуда им тут взяться, - пробурчал дядя Вася, поглаживая пузо.
– Здесь когда не проснись, куда не повернись, одна жопа. Холодная и сумрачная. Снаружи, кстати, минус 43.

Впрочем в голосе дяди Васи не слышалось особой печали по поводу низкой температуры. Пару альфа-часов назад началось его дежурство, во время которого ему надлежало неотлучно пребывать в двеллдоуме, а переживать за своих товарищей, которым наверняка придется выходить наружу, он не привык. По крайней мере, не привык как-то проявлять это внешне.