Ниманд
Шрифт:
Адриан последовал примеру Жоржа, но рядом были те, кому было интересно узнать мнение Персиваля.
–Зачем же? – поинтересовались два еврея, работающие рядом.
– Вы роете себе могилу! – с восторгом выкрикнул Персиваль и засмеялся от собственных слов.
Было необычно видеть посреди узников единственного, который посреди огромной ямы хохотал как умалишенный.
Естественно, это заметил немец.
–Halt den Mund! Zu schnell an die Arbeit! *
*– Закрой
Персиваль плохо понимал немецкий. Это разозлило надсмотрщика. Он явно не ожидал такой дерзости.
Сначала он хотел застрелить Персиваля, но второй надсмотрщик его остановил.
Адриан услышал его слова:
– Это же Стервятник. Оставь, – указал он на ружье, – лучше дубинкой. Но чтоб выжил.
Персиваль все еще захлебывался диким хохотом. От своего безумного смеха он упал на землю. Со стороны могло показаться, что у него приступ эпилепсии. Но он лишь безудержно ржал как лошадь.
Немец подбежал к нему и со всей силы ударил Персиваля по спине. Тот завопил от боли.
–An die Arbeit! (Работать! Прим.автора) – закричал второй надстмотрщик узникам, отвлекшимся на Персиваля.
Эту команду все хорошо научились понимать и поэтому сделали вид, будто ничего не произошло. Но евреи в мыслях своих все равно были свободны, и кидая комья сухой земли лопатой, каждый задавался вопросом, а правду ли им сказал Стервятник.
А между тем самого Стервятника куда-то поволокли.
Заключенные считали часы до перерыва в полдень. Но время тянулось бесконечно, а солнце, несмотря на осень, палило беспощадно.
Около двенадцати немецкий солдат вытащил из-за пазухи бутерброд с ветчиной и сыром.
Адриан работал поблизости и мгновенно распознал запах свежего хлеба. Перед ним, прямо перед ним, падали крошки этого сокровища. Раньше бывало, он съедал сыр с бутерброда, а хлеб не ел – отдавал на съедение собаке. Как-то невкусно это было раньше. А сейчас он желал подобрать крохи, чтоб хоть чуть-чуть вспомнить, каков на вкус свежий хлеб.
Но это не разрешалось. За такое он точно получит наказание. Наперекор своему оголодавшему желудку он продолжил работу.
Подошло время обеда и прозвучал сигнал. Жорж и другие с облегчением оставили свои орудия труда.
Времени на обед давалось очень мало, а похлебка, или жидкий суп,( хотя вернее, это была вода с чем-то в ней плавающим), был очень горячим. Некоторые боялись не успеть и ели, обжигая ротовую полость, некоторые, что не желали обжечься – почти не ели. Но были и те, которые успевали подождать, пока этот кипяток немножко остынет и разом выпивали всю плошку.
– Ненавижу немцев, – сказал Жорж тайком Адриану. Он был очень зол из-за Виктора, и поделился со своими переживаниями. Он ждал, что Адриан подхватит разговор.
Но Адрианвсего лишь спросил:
–Почему?
Жорж возмутился:
–Почему? Ты еще спрашиваешь? Сколько народу они убили и еще убьют. По их вине мы с тобой сейчас торчим здесь, и еще неизвестно чем это все закончится.
– Глупый…
Жорж еще больше разошелся:
– Кто? Я? Я глупый, что терпеть не могу фрицев??
–Да, – спокойно ответил Адриан, – потому что мы здесь по вине фашистов, которые с Адольфом Гитлером. А ты, Жорж, забыл, что не все немцы фашисты, и не все фашисты немцы. В общем, от нации мало что зависит – все дело в самих людях.
Жорж остыл, допивая похлебку. Хорошо обдумав слова Адриана, он спросил про другое:
– А что делают с немцами, которые это… Ну не фашисты которые?
– Я читал о случае, когда немецкую семью расстреляли, -продолжил Адриан, – Потому что они не приняли фашизм. Об этом писали в наших газетах. Не читал?
–Нет. Я вообще газеты не читаю. Все руки до них не доходят. Точнее – не доходили…
Адриан вспомнил, как они с Мари гуляли в парке, а потом сидели на скамье. Он зачитался новостями из свежего выпуска, уж очень они были интересные. Мари сидела рядом и монотонно вздыхала:
–Мне кажется, ты газету любишь больше меня.
Молчание.
Она начинала сначала:
– А за мной пытается ухаживать один молодой человек. Он будет ученым.
И снова Адриан ее не слышал.
Тогда она делала последнюю попытку:
–Оревуар, Адриан!
Мари вставала со скамьи и шла по дорожке прочь.
И только тогда Адриан замечал ее отсутствие на фоне интересных новостей. Ведь новости уютнее читать вдвоем, сидя рядом. Так теплее. А когда кто-то один уходит – ты сразу чувствуешь это, какими бы не были интересными новости.
– Стой, ты куда? – догонял ее Адриан, оставляя газету на скамейке.
Мари часто отвечала вопросом:
– Сходим на Монмартр?
Любимые места Парижа для влюбленных сосредоточились в районе Монмартр. Мари обожала смотреть на Сакре-Кер, она часто вела вовнутрь собора Адриана. Она могла часами говорить об уникальной архитектуре, раз сто повторяла историю Дионисия Парижского, который, после того, как ему отрубили голову, взял да и встал, и захватив с собой свою же отрубленную главу, направился к собору, и только достигнув его, умер. После прогулки вокруг Сакре-Кер, они обычно шли в кофейню, где пили ароматный капучино, а Мари вдобавок могла съесть за беседой круассана два, а если беседа с Адрианом была очень занимательной, то круассана было три. Но если беседа не задавалась и они ссорились, Мари забирала с собой круассанов пять, объясняя, что у нее стресс.
Но обычно свидания проходили более-менее спокойно. Когда солнце садилось, Адриан провожал ее домой.
Только сейчас он осознал, в каком счастье они с ней жили.
«Если произойдет чудо, и я выживу, я больше никогда не буду читать эти газеты, когда она рядом. Я буду к ней всегда внимателен. Я буду ловить каждый ее взгляд, улыбку, жест… Ох, Мари!»
И снова мысли прервал дребезжащий голос охранника:
–Zu arbeiten, die Juden !(За работу, евреи!)
И они работали, копали, выбивали, таскали – и считали часы до отбоя. День был долог, а ночь коротка. Днем их было больше – к ночи обычно кто-нибудь умирал от усталости. В этот день из их блока исчез навсегда Виктор и тот, кто пытался его защитить.