Нина. Книга 4. Падение Башни
Шрифт:
Сдерживать атаку стрелков было сложно, поскольку их численность превосходила состав защитников западного входа отеля в три раза. Но вот прошло уже пять минут, и счет противников шел на убыль. Устранив меткого автоматчика, который ранил одного из бойцов Виктора в ключицу, шансы выйти победителями в схватке за торцевой вход возросли.
Но после ранения одного бойца, ряды Виктора поредели до троих человек. Противников осталось всего семь. Только бы хватило пуль! Они не должны прорваться внутрь! Виктор знал цель боевиков – окружить всех обитателей отеля в кольцо, захлопнуть все двери
Где-то за стеной продолжал орудовать пулемет, и Виктор уже в уме представлял план штурма, так хорошо знакомый ему. Он слышал взрывы, доносящиеся откуда-то снаружи, и когда погас свет, понял, что один из взрывов означал уничтоженную электрическую подстанцию. Но боевики не знали, что лифт в западной части здания, ведущий в его апартаменты, всегда работает от запасного генератора, расположенного в подвале. Этот лифт в одну минуту стал важным стратегическим объектом, потому что вел в ту часть здания, в которую доступ есть лишь отсюда, а потому Виктор должен костьми лечь, но не допустить врагов до него. Им лишь бы отразить наступление этой группы, и тогда можно будет спрятаться в своих апартаментах, откуда лифт можно заблокировать.
Где Эрик? Что с Ниной? Понял ли Замир, что происходит? Вопросы витали в голове Виктора вне зависимости от физических усилий, которые он тратил на борьбу с дикой головной болью и легким головокружением, видимо являвшихся следствием сотрясения мозга.
Герард убил еще одного противника. Их осталось шесть на три. Виктор словно вел счет в футболе. Вот бы время перестрелки тоже было ограниченно по таймам, в промежутке между которыми можно зарядиться патронами и отдышаться! А если бы на кону было одно лишь абстрактное понятие победы, а не жизни участников, то Виктор мог бы заниматься перестрелками каждое утро вместо пробежек.
Внезапно Герарда отбросило назад с громким мужским ором боли. Виктор тут же увидел рану в груди первого помощника, и точно сердце Герарда, сердце Виктора облилось кровью от обиды за своего верного пса. Но, даже несмотря на ранение, Герард продолжал стрелять, желая выпустить все пули до одной в ублюдков, что решили отобрать подобно варварам то, что им не принадлежит.
От обиды за Герарда дух Виктора воспарил, в груди разлилась отвага, а чувство мести подожгло фитиль, и бесстрашие запылало в груди яростным огнем. Виктор разозлился на свою головную боль, на нескончаемый кровавый ручей в глазу, на вторженцев, что решили, будто имеют право на его жизнь, раз сила на их стороне. Виктор открыл огонь по паршивцам со вновь рожденным упорством и даже ранил одного нападающего с третьего выстрела!
Но тут его бесстрашие проиграло борьбу с реальными обстоятельствами. Пуля прошила мягкую обивку кресла, лежавшего в куче вместе со своими взрывающимися в щепки собратьями, прошла точно сквозь в уже существующее пулевое отверстие в металлической двери, служившей последним заслоном, и вонзилась Виктору под ребра.
Его отшвырнуло с силой не меньшей, чем отбросило Герарда. Виктор завыл от пронзительной боли, у него сперло дыхание. Острая, как нож, мысль вспыхнула в мозгу: если не кровотечение его убьет, то – удушье.
Виктор лежал рядом с умирающим Герардом. Телохранитель потерял сознание – тело проиграло битву за жизнь. Со смертью Герарда конец казался неизбежным.
Виктор наблюдал за тем, как его последний оставшийся в живых боец отчаянно продолжал вести огонь по противникам. Наверняка, он осознавал свое поражение наперед, но не хотел сдаваться. Он остался один на шестерых. И все телохранители Виктора были таковыми: в честной схватке они бы уделали боевиков голыми руками!
Вот только Виктор знал план штурма, знал его безупречность, знал о вооружении нападавших, и все это сводило к единственному прискорбному факту – победа боевиков будет несправедливой, незаслуженной, но всем будет на это наплевать.
Сквозь щели в импровизированной баррикаде Виктор с ужасом наблюдал за тем, как боевик на улице заряжал очередную порцию гранаты в РПГ. Виктор, что через несколько секунд он умрет.
***
– Шевелим булочками, дамы! Нам бы забраться повыше! – приговаривал Марк, запыхаясь.
Он нес Нину на руках, Амелия шла чуть позади с пистолетом наготове.
– Как высоко ты хочешь забраться? – спросила женщина, не до конца понимая план Марка.
– К голубям на чердак! – раздраженно буркнул Марк.
– Не испытывай мое терпение, молокосос!
– От спермососа слышу!
– Что ты сказал?
– Нельзя наверх, – выдохнула Нина.
Двое спорщиков тут же замолкли, прислушиваясь к ее словам.
– О чем ты говоришь? – Амелия заглянула в глаза Нины, чтобы удостовериться, что она не бредит.
Но взгляд девчонки был сосредоточенным и серьезным. Хотя рана в бедре продолжала испускать тоненькие красные струйки, просочившиеся через повязку из накидки. Судя по ним, крови Нина теряла немного, но и крепкой комплекцией она похвастаться тоже не могла. С ее-то весом слабое кровотечение могло сыграть роль артериального фонтана.
– Они там … наверху… они и там тоже, – слабо проговорила Нина.
Ее лицо побледнело еще сильнее и теперь отдавало легкой синевой, капли пота на лице и шее были такими объемными, что в них можно было смотреться, как в зеркало.
– Как они могли оказаться наверху? – скептически спросила Амелия. Она жутко не хотела лишиться надежного укрытия из-за бредовых галлюцинаций непонятного существа.
Нина всеми силами старалась абстрагироваться от физической боли, то и дело, посылая сознание по другую сторону реальности. А там ее встречал кошмар.
Монстры неистовствовали и безостановочно выли, окружая Марка, Нину и Амелию плотным кольцом. Они ползли по полу, стенам, потолку вслед за троицей, слизывали кровавый след с пола и требовали еще. Нина чувствовала вкус крови на Их языках. Вкус ее крови. И от этого мерзкого факта начинало тошнить. Нина будто занималась каннибализмом, и ела саму себя. Никогда она еще не испытывала что-либо подобное. Ей казалось, что она начала сходить с ума всерьез, и если раньше она отрицала, что ее мозг болен, то сейчас, возбуждаясь от вкуса собственной крови, она начинала верить, что ей и впрямь место только в психушке.