Нищета. Часть вторая

Гетрэ Жан

XLVI. Тряпичники

— Глянь-ка, отец! — сказал кто-то тонким, но несколько хриплым голосом. — Вот так крыса выскочила! Здоровенная!

— В самом деле, кто это? — промолвил очень высокий и очень худой мужчина, похожий на персонаж из китайского театра теней.

У него была корзинка за плечами, палка с крючками и фонарь. Мужчина осветил лицо Огюста.

— Черт побери, откуда ты свалился, парень?

— Помогите мне! — прошептал юноша.

— Идем, но живее! В каком ты состоянии, однако… Где это тебя так угораздило?

— Он, должно быть, упал в эту щель, — сказал

мальчик (тонкий голос принадлежал ему).

Заметив, что Огюст весь в крови, они перестали шутить и погасили фонарь.

— Скорей, скорей! — торопил мужчина. — Надо, чтобы его никто не увидал. К счастью, наше логово недалеко.

Действительно, они остановились, пройдя несколько домов.

— Приладьте-ка это на закорки! — сказал мужчина, снимая корзинку. — Не то привратник сочтет, что вы слишком легко одеты.

Все трое беспрепятственно спустились в подвал.

— Здесь мы живем, — сказал мальчишка.

Огюст скинул корзинку и в полном изнеможении повалился на скамью.

— Спасибо! — пробормотал он.

Мужчина снова зажег фонарь и повесил его на стену, затем он помог юноше добраться до лежавшего на полу тюфяка.

— Не стану спрашивать, где вас покарябало, ведь я не шпик. Вам, видно, надо перекраситься. Я вам помогу, и дело с концом. А пока отдохните.

— Погодите-ка, — сказал мальчик. — Приподнимите голову! Так вам будет удобнее! — И он сунул Огюсту узел с тряпьем вместо подушки.

Молодой Бродар кое-как улегся. Мужчина, налив вина в выщербленную чашку и размешав в нем сахар, предложил ему выпить. Затем измученный беглец крепко заснул.

Мальчик расставил на полу убогую посуду, и оба тряпичника сели за трапезу. Это была невообразимая смесь из объедков и остатков различных блюд; все, разумеется, не купленное, а подобранное, и елось холодным. На десерт — огрызки сыра. Хлебных корок было вдоволь; их запивали плохим вином, большую часть которого, однако, отдали Огюсту.

— Я знаю, откуда он взялся, — сказал мальчишка, показывая на спящего. — Его искали сегодня на крышах рыжие.

— Попал в точку, малыш. Ты меня как-то спрашивал, что такое социальный вопрос; на, гляди!

— То есть?

— Слушай! Представь себе охоту. Кто в ней участвует? Собаки, загонщики, охотники и зверь. Ну так вот, жизнь — это большая охота. Одни люди — это звери, которых травят; другие — собаки. Есть и загонщики, и охотники… На этого парня устроили облаву, как на зверя.

— А рыжие — в своре?

— Так оно и есть. Ты сметливый паренек! Поцелуй-ка меня!

После этого излияния чувств мужчина вынул из кармана засаленный обрывок газеты и погрузился в чтение.

— Вслух, пожалуйста! — попросил мальчик и, опершись локтями о колени, стал внимательно слушать.

Газета была вчерашняя; в ней уцелел отдел происшествий и судебных отчетов. В одном из них излагалось дело о бродяжничестве. Мужчина читал медленно, чтобы мальчик мог во все вникнуть:

— «Председатель. Подсудимая, встаньте! Как ваше имя?

— Маргарита.

— Где вы родились?

— Понятия не имею, сударь.

— Не издевайтесь над судом!

— Я не издеваюсь, сударь. Меня подобрали на улице, когда я была уже большая.

— Кто

вас бросил?

— Не знаю.

— Хватит об этом. Сколько вам лет?

— Как я могу знать, сударь? Лет шестьдесят, шестьдесят пять, наверное.

— Где вас задержали?

— На скамье, где я сидела.

— За что вас задержали?

— Не знаю, сударь.

— Не лгите!

— Я не лгу, сударь.

— Почему вы сидели на скамье?

— Я устала ходить.

— Откуда вы шли?

— Искала работу, но не нашла ее.

— Где вы живете?

— Нигде, сударь. Домовладельцы не хотят иметь дело с людьми, которые не могут платить.

— Где же вы жили последнее время?

Подсудимая, не отвечая, опускает голову.

— Обвиняемая, я вас спрашиваю, где вы жили?

— В тюрьме Сен-Лазар, — тихо отвечает женщина.

— Не шутите с судом!

— Но, ваша честь, у меня так давно не было другого жилья, кроме тюрьмы, что я не могу ответить иначе.

— Достаточно!

После совещания, длившегося несколько минут, подсудимая присуждается к трем месяцам тюрьмы за бродяжничество.

Подсудимая. Не можете ли вы засадить меня на полгода, добрые господа? Я так устала!

Председатель. За дерзкое поведение подсудимой срок наказания увеличивается на две недели.

Подсудимая. На шесть месяцев, господа судьи, прошу вас!»

— За что это ее? — спросил мальчик. — И почему она просила посадить ее не меньше, чем на полгода?

— Я тебе уже объяснял, что, когда у человека нет работы и он не может платить за квартиру — это считается преступлением, называется бродяжничеством и, как видишь, наказывается. А полгода тюрьмы она просила потому, что иметь над головой крышу, даже тюремную, лучше, чем оставаться на улице.

— Когда вы меня взяли, я тоже был бродягой, не правда ли? — спросил мальчик.

— Да, но теперь тебе нечего опасаться.

Огюст находился в том полузабытьи, когда все слышишь, все чувствуешь, но не можешь пошевелиться. От всего пережитого он впал в какую-то летаргию. Юноше вспомнился школьный учитель, который когда-то проявил к нему такое участие. Прошлое и настоящее сплетались в его уме, измученном усталостью и одурманенном дремотой.

— Как хорошо, что я с вами! — заметил мальчик. — Я уже не боюсь, что меня посадят в тюрьму за бродяжничество.

— Так ты доволен, что живешь со мной?

— Конечно! Я вас очень люблю, и к тому же вы — сын гильотинированного!

И он с восхищением посмотрел на приемного отца.

— Смешной малыш!

Время от времени мужчина прерывал чтение и посматривал на Огюста, который все еще спал. Наконец, сняв фонарь со стены, он сказал мальчику:

— Подержи-ка, пока я смою с него кровь; он так утомлен, что не проснется.

Взяв старую салфетку и миску с водой, мужчина стал перевязывать раны Огюста. Мальчуган светил.

— Теперь ему нужно только хорошенько отдохнуть, — сказал сын гильотинированного, устраивая для себя и для мальчика ложе из тряпок в углу погреба. Он заставил Огюста, все еще погруженного в забытье, выпить вторую кружку подслащенного вина и улегся, положив подле себя коробку спичек, чтобы в случае надобности зажечь свет. Спали они на сырой земле; но, устав за день, оба уснули бы и в худших условиях.