Нисхождение
Шрифт:
— Я вот думал, как бы мне взять напрокат кондиционер?
— О, это очень просто, m'sieur. Я скажу директрисе, она скажет менеджеру. На это потребуется всего пара дней. — Мокта, как всегда, широко улыбался.
Ингхэм осторожно наблюдал за его серыми глазами. Мокта избегал его взгляда, но не потому, что чувствовал себя виноватым, а просто потому, что постоянно находился настороже, ожидая неприятностей от кого угодно, включая вездесущее начальство.
— Отлично, тогда поговори с ней. Мне он очень нужен. — Ингхэм колебался. Он не хотел спрашивать Мокту напрямую, куда они девали потерявшего сознание или мертвого араба. Но почему
Ингхэм угостил Мокту сигаретой.
«Возможно, для Мокты тут слишком людно, чтобы говорить об этом», — подумал Ингхэм. Мокта искоса поглядывал на Ингхэма, стараясь избегать его взгляда. Не желая смущать юношу, Ингхэм отвел глаза в сторону. Очевидно, Мокта ждал, что он заговорит первым, но Ингхэм никак не мог отважиться это сделать. Почему бы Мокте не сказать что-то вроде: «О, m'sieur, какое несчастье произошло вчера ночью! Знаете, с тем старым попрошайкой, который пытался забраться к вам в бунгало!» Ингхэм почти слышал, как Мокта произносит эти слова, однако тот продолжал молчать. Через пару минут Ингхэм почувствовал себя крайне неловко.
— Сегодня очень жарко. Я ездил в Тунис, — сообщил он.
— Ah, oui? [15] В Тунисе всегда жарче! Mon Dieu! [16] Я рад, что работаю здесь, а не там!
Угостившись еще одной сигаретой, Мокта удалился с двумя пустыми бутылками, а Ингхэм вернулся к себе в бунгало. Он просмотрел наброски к главе, над которой работал, потом сделал несколько наметок по следующей. Можно было бы сесть и написать ответ на последнее, более внятное письмо Ины, но ему не хотелось думать о ней сейчас. К тому же письмо необходимо хорошенько обдумать, чтобы не высказать такого, о чем потом придется жалеть. Скрепив свои заметки, Ингхэм положил их на угол стола.
15
Вот как? ( фр.)
16
Боже мой! ( фр.)
Он написал коротенькое письмо матери, сообщив ей, что пишущую машинку пришлось отдать в ремонт в Тунис, что Джон Кастлвуд, которого он не слишком-то хорошо знал, покончил с собой в Нью-Йорке и что, несмотря на расстройство планов, он занят работой над своим романом и постарается выжать все возможное от пребывания в Тунисе. Ингхэм был единственным ребенком. А его мать всегда интересовало, чем занимается ее сын, однако она не принадлежала к числу тех женщин, которые любят вмешиваться в чужие дела и которых можно легко расстроить. Его отец проявлял к делам Ингхэма не меньший интерес, однако писать письма не любил и почти никогда их не писал.
Оставалось еще полчаса до назначенной встречи с Адамсом. Ингхэм сгорал от желания пройти на пляж, мимо бунгало Адамса в сторону Хаммамета, и взглянуть на песок между деревьями. Ему не терпелось обнаружить там следы потревоженной почвы, указывающие на место могилы. Он хотел убедиться в этом. Однако он знал, что если аккуратно разровнять песок, ногами или руками, то к утру (если не сразу же) место захоронения станет совсем незаметно. Никакая другая почва не способна так быстро поглощать
Адамс, как обычно, сердечно приветствовал его.
— Входите! Присаживайтесь!
Ингхэм с наслаждением окунулся в прохладу его жилища. Это было все равно что стакан холодной воды для измученного жарой и жаждой путника. Казалось, прохлада впитывалась кожей. Интересно, как тут будет в августе? Неожиданно он вспомнил, что должен скоро уехать отсюда.
Адамс принес охлажденный скотч и воду.
— Меня сегодня обожгла медуза, — пожаловался он. — Их здесь называют habuki. Июль — их сезон. Знаете, в воде медуз не видно, пока не окажется, что уже слишком поздно. Ха-ха! Она обожгла мне плечо. Один парень из конторы принес мне какую-то мазь, но она не помогла. Дома я приложил содовый компресс. Здорово успокаивает.
— А они обычно появляются в какое-то определенное время? В определенное время дня?
— Нет. Просто сейчас их сезон. Кстати, — Адамс в своих помятых шортах цвета хаки уселся на диван, — сегодня я узнал кое-что еще о вчерашнем крике. Кричали у ваших дверей.
— Неужели?
— Тот высокий парень, Хассим. Это он мне сказал. Он сказал, что Мокта был с ними, когда они пошли посмотреть, что случилось. Вы знаете парня, о котором я говорю?
— Да. Он поначалу прибирал в моем бунгало. — В последнее время по какой-то причине ему заменили слугу.
— Хассим сказал, что какой-то старый араб отирался здесь ночью, обо что-то ударился — или что-то в этом роде — и грохнулся головой о плиты со всего маху. Они оттащили его с вашей террасы. — Адамс хмыкнул, выказывая удовольствие обывателя, который жил в такой глухомани, где никогда и ничего не происходит. — Любопытно, но Мокта утверждает, будто они никого не обнаружили, хотя, по его словам, искали целый час. Кто-то из них лжет. Возможно, этот араб ударился сам, но не исключено, что это ребята избили его — если только не убили, — а теперь не хотят в этом сознаваться.
— Господи! — неподдельно ужаснулся Ингхэм, представив себе, как они избивают старика. — Случайно, вы хотите сказать?
— Вероятно. Однако если он был воришкой, которого они поймали и вышвырнули отсюда, то чего им с ним церемониться? Здесь какая-то загадка, как я уже говорил вам. Вы ничего не слышали ночью?
— Я слышал крик. Но я не разобрал, что кричали совсем близко от меня. — Ингхэм понимал, что врет, как мальчишка. А что, если все выплывет наружу? Если кто-нибудь из парней расскажет, будто удар был настолько силен, что проломил череп, и, когда они нашли старика, тот оказался уже мертвым?
— И вот еще что, — продолжал Адамс. — В отеле предпочитают замалчивать любой инцидент, касающийся воровства. Это портит репутацию. И ребята из персонала тоже будут помалкивать, потому что в их обязанности входит присматривать за всем и не пускать на территорию отеля всяких проходимцев. Конечно, у них есть охранник, но он все время спит и никогда не утруждает себя обходом.
Ингхэм это знал. В любое время после десяти тридцати этот охранник дрых в своем кресле с прямой спинкой, приставленном к стене.