Нить судьбы
Шрифт:
— Дозволь государь войти сюда твоему медику.
— Зачем?
— Ну, дозволь — сам все узнаешь.
— Пусть войдет.
Патрикеев отворил дверь палаты, и вошел придворный итальянский лекарь, найденный некогда взамен зарезанного немецкого доктора Антона. Лекарь нес впереди себя на вытянутых руках широкий плоский ларец. Иван Васильевич сразу заметил на руках медика тонкие кожаные перчатки.
— Что все это значит? — удивился Иван Васильевич.
— Ну, давай, Павел, — обратился Патрикеев к лекарю, — расскажи государю, что ты там нашел…
Медик поклонился, поставил ларец на стол, поднял крышку и заговорил с характерным итальянским акцентом.
— Князь Патрикеев поручил мне обследовать этот предмет туалета — ночную сорочку для сна. Я обнаружил, что рубашка пропитана очень сильным ядом и тот, кто оденет ее на тело и поносит хотя бы один час, умрет вскоре в страшных муках, поскольку тело его покроется многими волдырями, поднимется сильный жар и очень скоро наступит конец.
Иван Васильевич заворожено смотрел на белоснежную ночную сорочку, аккуратно сложенную в ларце.
— Чья это? — спросил он.
— Выйди, Павел, — сказал Патрикеев.
Медик поклонился и вышел.
— Внука твоего Дмитрия сорочка, — сказал Патрикеев.
Иван Васильевич побледнел.
— Он надевал ее?
— К счастью, нет, государь. Придворная Елены Марья Любич пострадала за него. Она разгладила сорочку руками, приготовив ее для Дмитрия на следующий день. Ночью ее руки покрылись волдырями, и она едва не умерла. Но руки у нее будут обезображены на всю жизнь.
— Откуда взялась эта сорочка? — стиснув зубы, спросил Великий князь.
— Ее принесла прачка. Она много лет стирает наследнику.
— Это она сделала? Ее подкупили? Кто?
— Нет, это не она, — тяжело вздохнул Патрикеев.
— Кто же тогда?
— Государь, может не надо тебе в это вмешиваться? Какая разница кто? Виновата прачка, она схвачена, пытана, равно как и ее мать, ворожея и ведьма. Они будут наказаны, как это у нас принято. Сам, государь ведаешь: Москва–река широка да глубока….
— Я хочу знать, кто это сделал, — грозно спросил Иван Васильевич.
Многоопытный Патрикеев сразу понял, что сейчас государь взорвется одним из тех приступов свирепого и страшного гнева, которые время от времени у него случались. Особенно в последнее время, когда он стал выпивать больше прежнего.
Наивысший воевода московский постарался говорить как можно спокойнее и почти без выражения.
— Перед тем как отдать сорочки Марье Любич, прачка посетила великую княгиню. Великая княгиня подарила ей свое старое платье. Она хотела, чтобы эта прачка стирала для нее. А пока прачка примеряла наряд, ее корзина с выстиранным бельем оставалась без присмотра. Но я не думаю, что великая княгиня могла это сделать. Я умоляю государь не обращать на нее своего гнева, возможно, она тут совершенно не при чем…
— Не при чем?? — воскликнул великий князь. — Нет — она при чем! Еще как при чем!!! Ты что — ослеп? Гусев, казна, отравленная сорочка…
— Я не вижу связи, — лукаво опустил глаза Патрикеев.
— А я вижу. И очень опасную!
Иван Васильевич подошел к своему столу, налил полную чашу водки, выпил залпом, отер губы рукавом, и тихо сказал:
— Немедленно вызови дополнительную дворцовую охрану. Повелеваю: покои сына моего и Софьи — Василия взять под стражу. Покои великой княгини тоже! С этой минуты — и он, и она — под арестом! Никого к ним не пускать, никаких посланий не принимать и не передавать. Их дальнейшую судьбу я решу позже. С ней же самой я сейчас переговорю.
Резким движением он сорвал с Патрикеева рукавицы, натянул их, взял ларец и, держа его, как держал лекарь, обеими руками впереди себя, ногой распахнул дверь с такой силой, что разлетелись по сторонам стражники с протазанами [13] .
Патрикеев бросился вслед за ним, но не в палаты великой княгини, а вызывать дополнительную охрану. Его старое сердце бешено колотилось.
Неужто, свершилось? Неужто, грекине и ее отпрыску конец настанет? «Под стражу обоих!» — такого еще никогда не было! Может, наконец, и вправду, восторжествует испокон веков царивший порядок — не бывать на престоле детям от второго брака, пока живы внуки от первого!
13
Протазан — рогатина, широкое копье пешего войска; алебарда, бердыш.
…Иван Васильевич в состоянии крайнего гнева шагал по кремлевским коридорам, галереям и переходам, сжимая ларец руками в рукавицах как священную реликвию.
Когда он подходил к покоям супруги, оттуда как раз выходила Береника. Она не успела даже поклониться, как Иван Васильевич плечом оттолкнул ее так сильно, что она отлетела в сторону и упала.
Великий князь ворвался в покои супруги, распахнув ногой дверь.
Софья стояла посреди палаты и удивленно повернулась, услышав испуганный возглас Береники за открывшейся дверью.
Иван Васильевич приблизился к супруге и с силой швырнул ларец к ее ногам на каменный пол.
Ларец разлетелся вдребезги, а белоснежная сорочка, вывалившись из него, едва не коснулась ног Софьи.
Софья вскрикнула и отступила.
— Боишься? — с насмешкой, но грозно спросил Великий князь. — А чего боишься? Это всего лишь ночная сорочка. Внука моего, Дмитрия. Ну–ка подними ее своими ручками, да разгляди, как следует, нет ли на ней чего интересного? Поднимай!
Софья сразу поняла, что случилось и, призвав все свое мужество, взяла себя в руки.
— Я — византийская царевна и Великая княгиня московская, а не служанка твоему внуку, чтобы возится с его сорочками! — гордо подняв голову, отчеканила она.
— Царевна? Княгиня? — яростно переспросил Иван Васильевич. — Нет! Ты уже никто. Ни–кто!! Поняла??
Он вернулся к двери и широко распахнул ее. Схватив испуганную Беренику за руку, он буквально зашвырнул ее в палату своей супруги.
В этот момент к палате приблизился отряд стражи, следом за которым семенил запыхавшийся Патрикеев.