Нити жизни
Шрифт:
Наступила зловещая тишина и чьи-то руки дернули меня в неё. Мои легкие разрывались на части от издаваемого мною крика:
— Нет!
Голова шла кругом. Я слышала его пыхтение, ощущала его учащенное дыхание, и оно, словно, прожигало меня насквозь, капли испарины с его лба капали на мою грудь, мне не хватало воздуха, адреналин переполнял кровь, кажется, давая мне сил.
— Отвали! — вновь прокричала я, почувствовав, что это последний шанс. И если не сейчас, то потом будет поздно. Я сгруппировалась и попыталась оттолкнуть, отпихнуть его, вложила последние угасающие силы в руки и сделала толчок… и вырвалась, скатившись с кровати.
— У тебя совсем нелады с головой, — заорала я дрожащим, но громким голосом. И бросилась в проход,
Но не сделала и пятерку шагов, как меня поймали. Я не успела увернуться, как он снова схватил, развернул и оттащил меня назад. Через мгновение он уже был на мне, навалился, готовый сделать свое черное дело. Мои веки отяжелели, и я сделала глубокий вдох — легкие протестовали. Я начала задыхаться. Я не верила, что этот кошмар происходит наяву и со мной. Он приподнялся, спустил штаны и задрал мне ногу, а я в последний раз отчаянно попыталась вырваться, но он был слишком тяжелый. Но я не сдалась и не собиралась. Собрав всю волю в кулак, я уперлась локтями и изо всех сил попыталась встать, но не смогла даже пошевелиться. Думать нужно было быстро и трезво. И я думала. Мои мозги всегда отлично врубались в экстренных ситуациях. Говорят, у людей есть шестое чувство, так вот у меня оно отсутствовало, зато были шестеренки, которые генерировали и начинали работать в момент, когда я была на пределе. И они всегда выручали меня и сейчас были просто обязаны спасти.
Наверно, в этот момент эта нечисть, нависшая надо мной, подумала, что победила меня, и ослабила натиск. Этого вполне хватило. Я больно укусила его, впившись зубами в руку. Лягнула коленом. Он скорчился, но не от боли, а скорей от наглости, которую проявила его жертва, и оттолкнул меня. Я слетела в мгновение ока с влажного ложа от борьбы. Быстро подтянула белье, платье. И повернулась улицезреть своего обидчика. Его глаза с то сужающимися, то с расширяющимися зрачками буквально сверлили и терзали меня. И тут же, он подхватился и схватил меня за запястье, но скорей теперь, это я позволила ему. Внутри меня проснулось что-то разъяренное, жаждущее разрушения и отмщения.
Я была немногословной. Вспомнила, как отец обучал нас с сестрой самообороне, а я была смышленой ученицей. Думаю, папина челюсть до сих пор помнит, как я её выбила на последней тренировке. Это было давно, до болезни. Я была тогда другим человеком. Всё было по-другому. Но я помнила каждое движение, каждый захват и удар.
В ту же секунду я вывернула руку в сторону большого пальца, тем самым освободившись от его цепкой лапы, затем схватила его за предплечье и дернула на себя. Сманеврировала и произвела захват за шею, нагнула его и в это мгновенье нанесла удар коленом в область солнечного сплетения. Отступила. Джастин скрючился и зашелся кашлем. И до того, как он успел прийти в себя, а лишь смог выпрямиться — я крутанулась вокруг своей оси и, занеся ногу, вдарила со всего размаха. От удара Джастин отлетел не меньше чем на метр, поскользнулся на ковре, задел и снес светильник, с грохотом шандарахнулся на пол. Я подошла к нему, сжимая кулаки и держа боевую позу, произнесла:
— Не стоит недооценивать девушек! А таким засранцам, как ты и подавно. Рано или поздно вам все равно кто-то надерет задницу. В твоем случае — это я. В голове пронеслось предшествующее событие того, что он хотел сотворить со мной. Я занесла ногу для еще одного удара, уже в живот, но сглотнув эту боль, осознала, что это ниже моего достоинства и чересчур для такой твари, как он. Отошла.
— Ах, ты… сука! — издал он и сплюнул. Я решила, что ослышалась. — Получишь еще свое! — старался сказать он угрожающе, но вышло, как детский лепет. Мне захотелось врезать ему по челюсти, чтоб он, как минимум, трое суток не мог сделать лишнего движения. Самообладание — не мой конек и я с трудом сдерживалась, чтобы не исполнить все это.
— Молись, что бы я ни заявила на тебя в полицию. — Я сгребла босоножки, зажав их под мышкой и, глянув на это отродье, валяющееся в позе эмбриона, пошла прочь
«С ума сойти можно!» — подумала я и тут же прокомментировала: — ну и жалкое же ты зрелище, подруга! Видок был еще тот. Тушь растеклась, под глазами застыли черные разводы от теней и смазанных стрелок, смоченных слезами, помада размазалась вокруг рта, а волосы спутались в клубок.
Не теряя времени, я растерла остатки помады ладонью, пальцами развезла тени или точнее то, что от них осталось. Пятерней расчесала и пригладила волосы, сдвинув их на лицо.
«Макияж для похода на шабаш готов» — подметила я. Через холл дома я не прошла, а пролетела и, выскочив из подъезда, с разбега на кого-то наткнулась. Не рассмотрев лица, пробурчала:
— Смотреть надо, куда идете!
И пошла без направления по улице. Всё, что меня волновало, так это убраться, как можно скорее и дальше. Я прибавила шаг и наконец, смогла отойти от злополучного места на довольно приличное расстояние. Уйдя от Джастина, я почувствовала облегчение. Но только поначалу. Такси, конечно, было не поймать. А как добраться до дома, я точно и не знала, да и определить бы при всем желании не смогла. Осмотревшись, я заметила, что приличный район растаял, и я оказалась в каких-то трущобах. Грани пространства и времени стерлись. Сколько и в каком направлении я протопала — неизвестно.
Я почувствовала напряжение во всем теле, у меня защемило в груди — до боли знакомое чувство. Я припала к светофорному столбу и, хватая ртом воздух, смотрела под ноги, как будто там валялись решения всех моих проблем. Желудок скрутило, я изогнулась, но меня так и не вырвало. Я хрипло дышала, слушая, как бьется сердце, едва различимо — замедленно и как-то по чужому.
«Держись! Только не сейчас! Ты не посмеешь!» — приказывала я ему. Что-то во мне надломилось. В голове все кругом шло, в ушах шумело, горло драло. Я прижала обе руки к животу, пытаясь стабилизировать дыхание, но не вышло. Казалось, все весит в воздухе, без почвы… Я вспотела, внутри все щемило, на глаза навернулись слезы. Чувствовала я себя кошмарно, словно всё, что произошло сегодня, навалилось на меня неподъемным грузом и решило прикончить. Вот и финишная черта моей юности. Эмоциональная опустошенность переполнила меня, и мне очень хотелось освободиться от этого одиночного заключения.
По дороге промчалась машина. Она затормозила у пешеходного перехода, и водитель мельком взглянул на меня, прежде чем поехать дальше.
«Наверно принял меня за наркоманку, которая в силу непредвиденных обстоятельств, осталась без очередной дозы», — подумала я. Сходство, должно быть, поразительное, — вроде как, усмехнулась я и подавилась. Хриплые стоны вырвались из груди и разнеслись по пустынной улице, растворились в полуночной тиши.
Я подняла глаза и посмотрела в ночное небо, следя за движением облаков. В свете фонарей кружилась и вытанцовывала неугомонная мошкара.
— Всё. Довольно, — сказала я, осмысливая: не хочу больше думать ни о том, что происходит сейчас, ни о том, что уже произошло.
Я отшатнулась, придерживаясь за металлический шест, торчащий из асфальта около трассы и еле передвигая ватные ноги, сделала два шага. Это оказалось не так трудно, как я себе представляла. Я зажмурилась и стала дышать — осторожно, беззвучно, так, как будто опасаясь, что малейший сдвиг, колебание, может разорвать легкие изнутри. И через пелену забвения, я улавливала как воздух, проходя через ноздри — попадает в гортань, проскальзывает в трахею и бронхи, оседает, обволакивает их, забирается в альвеолы, размешивается и вновь вздымается по звеньям дыхательного тракта, а затем испаряется. Дыхательная система функционировала на автомате, как единое целое. Наступало затишье. Я постепенно приходила в себя, освобождаясь от облепившего тело, невода недомогания. Наконец все прекратилось. Стихло.