Нити зла
Шрифт:
— Вы знакомы с Эзелем? — Рекай бессознательно откинул волосы назад, но потом вспомнил о хороших манерах. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я велю принести что-нибудь прохладительное.
Она взглянула на подушки и на стол, на которые указал Рекай. На серебряном подносе стоял кувшин и несколько стеклянных бокалов с прихотливым узором. Рядом лежали маленькие пирожные и серебряные ложечки.
— У вас уже есть вино. Можем ли мы выпить по бокалу?
Рекай снова ощутил, как краска приливает к щекам. На его столе всегда были закуски: любезность для высокопоставленного гостя. Слуги периодически
— Разумеется.
Она расположилась на подушке, подобрав под себя ноги. Рекай сел на другую. Он чувствовал себя как на иголках. Само присутствие этой женщины казалось ему мучительным.
— Налить вам? — спросила она.
Рекай жестом выразил согласие. На ее губах мелькнула улыбка. Девушка взяла кувшин и, глядя на льющееся вино, заметила:
— Кажется, вы нервничаете, Рекай.
— Это настолько очевидно?
— О да. — Она протянула ему бокал с нежной янтарной жидкостью. — Вот почему Иору даровал нам вино. Оно скрадывает острые углы…
— Тогда вам следовало дать мне весь кувшин, — ответил Рекай, и, к его восторгу, она рассмеялась. От этого звука в его груди вспыхнуло тепло.
— Думаю, целый бокал залпом тоже подойдет. — Она пригубила вино, глядя на него глазами обольстительницы.
Для Рекая минутная пауза превратилась в тысячелетия ожидания. Он попытался нарушить молчание:
— Вы упомянули, что знаете Эзеля…
Она откинулась на подушки.
— Я знаю многих.
Она не облегчала ему задачу. Похоже, ей вообще нравилась его неловкость. Только от ее присутствия у него сводило пах, и он изо всех сил старался этого не показать.
— Зачем вы пришли ко мне? — спросил Рекай и внутренне содрогнулся — прозвучало ужасно грубо. Он сделал глоток вина, чтобы скрыть это.
— Зиазтан Ри. Жемчужина бога вод. — Девушка вовсе не выглядела оскорбленной.
Рекай смутился.
— Я не совсем понимаю…
— Эзель говорил, что вы прочли ее полностью и знаете наизусть. И декламируете великолепно.
— Великолепие — не моя заслуга, а автора. Я всего лишь запомнил его текст.
— Ах, но страстность, понимание рифмы и ритма… То, что заставляет звучать прочитанную вслух поэму. — Она посмотрела на него с некоторым удивлением. — И вы вправду выучили ее наизусть? Полагаю, она не такая короткая, как вы говорите. У вас наверняка исключительная память.
— Только на слова. — Рекай почувствовал, что балансирует на грани хвастовства.
— Мне будет очень интересно ее услышать, — промурлыкала девушка. — Если вы прочтете ее мне, я буду очень признательна.
Из-за интонаций в ее голосе Рекаю пришлось вновь сменить позу, чтобы скрыть силу своего нарастающего вожделения. Он отчаянно краснел и целую минуту не мог придумать, что сказать.
— Позвольте объяснить. — Она смотрела на него, пожалуй, чересчур пристально. — Я придерживаюсь философии Гуики. Согласно ей, все нужно попробовать для полноты бытия. Я трачу состояния, чтобы взглянуть на редчайшие картины, я изъездила весь Ближний Свет, чтобы увидеть его чудеса и красоты, я изучила многие искусства, неизвестные здесь…
— Но вы слишком молоды, чтобы совершить все это… — Рекай был прав. Она выглядела самое большее на двадцать, чуть постарше его.
— Не так уж и молода, — ответила она, явно польщенная. — Как я уже говорила, я встретила Эзеля перед его отъездом из Императорской крепости, и он рассказал мне о вас. — Она наклонилась вперед и легонько дотронулась пальцами до его щеки. — В вашей голове — шедевр Зиазтана Ри.
Рекай поймал себя на том, что не дышит.
— Так мало списков поэмы осталось, так мало подлинных текстов… Чтобы получить столь редкий опыт, я готова почти на все.
— У моего отца есть список, — Рекай остро чувствовал необходимость что-то сказать. — В библиотеке.
— Расскажите мне ее.
— К-конечно… — Рекай отчаянно пытался вспомнить хоть строчку. Тщетно. В голове его царил полный кавардак. — Сейчас?
— После, — ответила она и положила на него руки, а потом поднялась на ноги.
— После? — пролепетал Рекай.
Она нежно прижалась к нему и провела пальцем по шраму на щеке. Грудь у нее была упругая, тело — мягкое. Он чувствовал опьянение, не имеющее ничего общего с выпитым вином.
— Я за честный обмен, — сказала она. Ее губы оказались настолько близко к его лицу, что он с трудом сопротивлялся ее магнетическому притяжению. — Опыт за опыт. — Рука ее скользнула к броши на плече и расстегнула застежку. Платье упало к ее ногам. — Такого ты никогда не испытывал…
Сердце бешено колотилось в груди. Голос здравого смысла что-то говорил ему, но он не слышал.
— Я даже не знаю, как тебя зовут, — прошептал он.
Она ответила за мгновение до того, как впечатала свой рот в его:
— Азара.
Человек кричал. Нож забирался под теплую кожу, под тонкий слой подкожного жира и скользил по влажному красному сплетению мышц. Главный ткач Какр со знанием дела доводил крик до высшей точки и поворачивал нож в соответствии с искажением лица жертвы. Он повел лезвие вверх, до уровня глазницы, и потом — к затылку, рассекая податливую ткань. С наслаждением отделил кровавый треугольный лоскут и, глядя на него, испытал ощущение полной гармонии. Синдром Узора завладел им, и он снова работал с кожей.
В комнате было сумрачно и жарко, единственный свет исходил от очага в центре. На стенах или на цепях под потолком висели другие подсвеченные кроваво-красным работы: образцы и скульптуры из кожи, которые наблюдали за его делом, пялясь пустыми провалами глазниц. Последняя жертва, распятая на железной стойке, казалась ему холстом. Этого ткач резал с рассвета, и теперь он походил на мозаику: мышцы и клочки кожи с зубчатыми краями.
Сегодня Какр чувствовал вдохновение. Он не знал, создаст ли из этой жертвы какой-нибудь образец или просто освежует ее в терапевтических целях. Радость от срезания кожи затмевала все прочие удовольствия. Он давно упражнялся в своем искусстве, но в последнее время его потребности в Узоре возросли, и вместе с ними вырос аппетит.