Нивей И Аурей
Шрифт:
И вот тут на авансцену выступила полиция в лице двух инспекторов ГАИ.
Патрульная машина прибыла на место происшествия почти сразу, даже чуть раньше, поэтому можно сказать, что все происходило под присмотром властей. Полицейские, выйдя наружу из авто и завалившись на его капот, каждый со своей стороны, в происходящее до поры не вмешивались. Вяло переговариваясь между собой, они контролировали ситуацию. И не зря контролировали. Когда главный герой эпизода вознамерился повысить градус беседы по душам с другим героем, тоже главным, только временно находящимся в горизонтальном положении, пора для введения событий в русло властных полномочий
Один из полицейских, оторвавшись от жаркого капота патрульной машины, подошел к белобрысому и нежно взял его под локоток.
– Пошли, - сказал он тихо, увлекая того за собой, - пошли.
Водитель Тойоты не нашелся, что возразить, лишь кивком головы указал на распростертое у его ног тело, как бы прося войти в его положение.
– Нет, - сказал полицейский, - не стоит. Чревато.
Владелец джипа сразу впал в депрессию. Он видимым образом обмяк, у него даже опустились приподнятые для конкретного разговора руки, после чего он безропотно дал себя увести и усадить в патрульное авто. Лицо его все так же пунцовело, хорошо гармонируя с синим цветом служебной машины. Перед посадкой апаш снял с ноги порванную вьетнамку и метнул ее в красные трусы. Судя по жирному хлопку и последовавшему за ним непроизвольному "Му" пострадавшего - попал, причем плашмя и по животу.
И вот тут, дождавшись своего выхода на авансцену, к невинно пострадавшему, но заслуженно поплатившемуся обладателю красно-зеленых трусов приблизился Александр Борисович Оборданцев, до того наблюдавший за происходящим со стороны.
– Что, успел?
– спросил он у потерпевшего.
– Чего?
– вынырнув из мнимой комы, выразил свою уже полнейшую отстраненность болезный.
– Ты все спешил куда-то...
– подсказал ему Чума.
Мужик закатил глаза и затрясся, уже реально, представив, что оставшуюся часть отпуска ему придется проваляться на больничной койке. Тут, кстати, подкатила скорая, и медики начали свою привычную суетную подготовку к транспортировке тела.
– Вижу, что успел!
– удовлетворенно заключил Чума, и, от щедрот своих, пожелал: - Ну, будь здоров! Счастья тебе и хорошего настроения!
Отвернувшись, с невозмутимым видом привыкшего ко всему и всякого повидавшего человека, Чума быстро смешался с людским потоком, неотвратимо стремящимся к рынку, и где-то там, через пол квартала от перехода, словно закрученная против часовой стрелки вода в сантехнический слив, вливавшимся в его распахнутые ворота. Еще несколько мгновений можно было различать мелькание его растоптанных до состояния нано-пленки грязно-синих шлепанцев, еще успел послать некий знак оттопыренный, но застегнутый на муаровую пуговицу, задний карман его брюк, как уже в следующее мгновение его бесспорно яркая индивидуальность была без остатка поглощена тысячезадой, безликой массовой сущностью толпы.
– Ну, что скажете, коллега?
– обратился Аурей к Белому, задумчиво изучая еще отчетливый, но уже истончающийся и поступательно тающий с конца эфирный след удалившегося Александра Борисовича Оборданцева. След, слабо пробивавший стальными искрами, был уникален, как отпечаток пальца, и что-то подсказывало Рыжему, что его следует хорошенько запомнить. - Как ваши впечатления от первой встречи с человечеством?
– Реальность оказалось куда как горше, чем виделось с Небес, - отвечал напарнику Нивей, пряча улыбочку, едва тронувшую уголки губ, в редкую бородку, что золотистым пушком укрывала его худые щечки и острый подбородок.
– Ужас, ужас, - сказал он, поднимая серые с зеленцой глаза горе, к Небесам, о которых не забывал никогда.
– Что, неужели все так плохо?
– с явным сомнением в голосе уточнил Рыжий.
– Я боюсь, что все может статься еще хуже, - не стал приукрашать действительность, какой она ему виделась, Белый. И со вздохом уронил обреченно руку.
– Да, собственно, я всегда это предвидел, ты и сам знаешь. К тому же, Каки...
– Но мы же не будем отчаиваться?
– спросил друга Аурей.
– Отчаиваться - никогда, - согласился с ним Нивей.
– Но вот состраданием запастись придется. Терпением, кстати, тоже.
– Ну, с этим-то у нас полный порядок, верно?
– поддержал друга Белый.
– Пойдем, пройдемся, что ли?
И посланники Небес отправились со своей инспекцией дальше.
Правда, не сразу.
Перед перемещением в пространстве они не преминули обронить несколько капель своих, ангельских, так сказать, красок в сложившуюся уже к тому времени палитру дня.
Начал Рыжий.
Видя, что санитар намеревается открыть заднюю дверь скорой с целью извлечения из нее носилок, ангел слегка попридержал ее защелку, так, на всякий случай.
Санитар, однако, не привык, чтобы служебная техника ему отказывала, как какая-нибудь капризная девчонка, поэтому сразу же возбудился. После первых двух безуспешных попыток открыть или сломать дверь, в третью он вложил максимум того, что смог отмобилизовать из потенциала своего мускульного аппарата. Рыжий только того и ждал. В последний момент он элегантно отступил в сторону, не сдерживаемая больше дверь рывком распахнулась и со всего маху засадила санитару в лоб.
– Ни х... себе!
– изумился своей силушке и удали санитар и обвел присутствующий восторженно слезящимися глазами.
Всем вокруг стало много веселей, совсем стало весело, особенно Рыжему.
– Вот, - сказал он напарнику, - как бы оно ни сложилось, но мы с тобой уж точно повеселимся. Или мы не настоящие школяры?
– Самые, что ни на есть, настоящие!
– отозвался Белый.
И сделал свой ход. По обыкновению - лошадью.
Дождавшись, когда пациента в красных ситцевых трусах для погрузки в авто поднимут на носилках, он легко подул на правую руку второго санитара. Тот, как оказалось, плохо понимал шутки, поэтому дернулся так , словно на руку ему плеснули кипятком, - и упустил ручку. Носилки свободно перевернулись, и пациент вывалился из них туда, откуда только что был взят.
– Ни х... себе!
– изумился непредсказуемости бытия второй санитар.
– Изящно, не правда ли?
– пригласил друга оценить шутку Нивей.
– Нормально!
– отреагировал тот.
– Мы же с любовью! Хотя, с другой стороны, контингент здесь грубоват, что есть, то есть. Наивные и непосредственные туземцы. Надо будет потоньше в следующий раз, поаккуратней, а то перекалечатся, как дети малые, ей Богу...
Белый согласно кивнул.