Ниже бездны, выше облаков
Шрифт:
Во-вторых, просчитался я и с выскочкой. Сперва она казалась мне обычной отличницей-активисткой, какие обязательно найдутся в любом классе, только непомерно инициативной. Но выскочка, ко всему прочему, оказалась ещё и предводительницей хомячков. Причём в этом микромирке царил нереально жёсткий матриархат. Все вокруг неё гуськом ходили и в рот ей заглядывали.
Примерно через месяц после того как я стал учиться в новом классе, – хотя учиться – это слишком громкое заявление, потому что бывал от силы на двух-трёх уроках в день, – мы с ней сцепились. Прямо на уроке. Шла история. Проходили столыпинские
– Может, всё-таки про реформы хоть что-нибудь скажете?
Историчка осеклась и уставилась на меня, как в поговорке про новые ворота. Потом надулась:
– А я про что весь урок вам рассказываю?
– Ну точно не про реформы, а про какой-то дикий террор.
– Да так оно было потому что.
– Да ни фига так не было. Никого силой никуда не гнали. Да это вообще бред.
Она стояла и натурально хлопала глазами. Поэтому я пояснил немного, сколько помнил из бабкиных рассказов – она мне плешь проела историей отчизны. Тут хочешь не хочешь, а запомнишь.
– Переселяли добровольно, и не куда-нибудь на Колыму, а в центральные районы и на Урал. Потому что скучковались все вокруг Москвы – ни земли, ни урожая. Причём переселенцам и наделы давали, и деньги на обустройство. А вся эта жесть про миллион повешенных – вообще из другой оперы. Про восстание революционеров почитайте внимательнее.
– Если ты такой умный, может, вместо меня будешь вести уроки?
– Ловко. Нет чтобы получше разобраться в теме – вы предлагаете мне пахать за вас?
Тут и встряла выскочка:
– Никто тебе ничего не предлагает. И вылезать тут со своим мнением тебя тоже никто не просил.
– Молодец, как там тебя… Запевалова? Отлично подлизнула. Садись, по истории у тебя теперь будет вечная пятёрка. И запомни, я своё мнение высказываю тогда, когда хочу, и плевать мне, просят или не просят.
– Да ты…
Но дослушать выскочку не получилось: прозвенел звонок, и я ушёл.
А двумя днями позже выскочка и остальные подловили момент, когда учителя уже не было, а я ещё оставался в классе. Подловили – потому что явно ждали такого шанса: не сговариваясь, облепили со всех сторон. Выступила, конечно же, выскочка:
– Тебе не кажется, что ты ведёшь себя по-свински?
– Да ну?
– Ну, во-первых, не мешало бы познакомиться с нами и вообще здороваться, когда заходишь в класс.
– Дмитрий Расходников, – произнёс я тоном конферансье и раскланялся вдобавок.
– Позёр, – фыркнула выскочка.
– Тебе что не нравится? Что я не познакомился с вами? Я сказал, как меня зовут. Чего ещё надо? Может, проставиться и чаепитие с печенюшками устроить? Наверняка в вашем детском саду ничего крепче чая не пьют.
– А я гляжу, ты борзый. Знаешь, что у нас с борзыми бывает?
– Могу себе представить. – Я рассмеялся, а выскочка разозлилась, аж ноздри растопырила. Жуть!
– Да ты завелась, крошка! – Вдруг захотелось разозлить её ещё больше. – Ух ты, сколько в тебе пылу! Вон аж уши дымятся. Могу подсказать отличный способ снять напряжение. Я бы и сам тебе помог, да ты не в моём вкусе, слишком… пресная. Так что, адьёс, однокласснички. Пора нах хаус.
Я взял сумку, двинул локтем долговязого, чтоб посторонился, и направился к выходу. Выскочка прошипела мне в спину:
– Ну мы тебе устроим… прописку в детском садике.
8. Таня
Затишье перед бурей
Я в ужасе – Запевалова вышла на тропу войны. Она так и сказала: «Поплатится у меня этот Расходников за свой длинный язык». А мне прекрасно известно, что у неё значит это «поплатится».
А ведь изначально она говорила, что трогать Диму не будем. Даже внимания обращать не будем. Будто он – пустое место. В общем, полный игнор. И он, мол, почувствует себя отверженным, и мы ничего не нарушим. Всё-таки, как позже признала Запевалова, в истории с Волковой и Майей мы ходили по краю и нам крупно повезло, что вся правда так и не всплыла.
– Был риск, да, – говорила Женька. – Зато как приятно мстить! И какой адреналин! А новенький… ну пусть живёт пока. Ограничимся игнором, чтобы всё-таки не слишком уютно ему жилось.
С Димой никто не разговаривал, не знакомился, даже не здоровался. Только Диму, по-моему, такое положение вещей абсолютно устраивало. Он и сам ни с кем из наших не рвался общаться и всем своим видом демонстрировал наплевательское отношение к новому классу, урокам, учителям. Запевалову это, конечно, бесило – как же так? Ей в рот не смотрят, на её мнение чихают! Но она старалась держаться так, будто всё в порядке. Правда, Жанка Корчагина предположила, что Запевалова тоже неровно дышит к Диме, потому и не гнобит его. Но мне не верится. По-моему, Женька в принципе неспособна в кого-то влюбиться. У неё и сердца-то нет.
Но то, что она к Диме не цеплялась, было действительно как-то непохоже на неё. А потом Эдик Лопырёв нас всех огорошил, заявив, что знает Диму, причём с детства. Мы тут же принялись его расспрашивать.
– Мы с ним раньше в одном дворе жили, – сказал Лопырёв. – Даже друзьями были. Моя мамка ему шмотки отдавала, подкармливала из жалости. У него же самого мать – алкашка и бичиха. Да! Вы не знали? А отца вообще в помине никогда не было. Ну а потом этот урод взял и спёр у нас деньги. Батя машину новую брать хотел, бабки дома держал, не прятал. Мы же не думали, что он после всего может нас обокрасть. Мало того, он ещё и всем во дворе растрепал, будто он не при делах, будто это я взял. Ага, сам у себя. Ненавижу урода!
Мы, конечно, были ошарашены, особенно я. Уж как-то совсем не вязался Димин образ с этой историей. Не похож он на подлого мелкого воришку, который тащит чужое втихаря. Но остальные поверили, Запевалова так вообще вся презрением прониклась.
– Ну вот. Только крысы нам тут не хватало! – процедила она.
Когда Димы не было в классе, его обсуждали наперебой: и про мать-пьяницу, и про то, что он за Лопырёвым вещи донашивал, и про то, как он обокрал их. Это было невыносимо слушать, но рты ведь им не заткнёшь. И почему они все так безоговорочно поверили Лопырёву? Неужели никто не видит, что Дима не такой? Но Эдик на этом не успокоился и стал чуть ли не каждый день подзуживать Запевалову на более жёсткие меры.