Ниже нуля
Шрифт:
– Трент, о господи. Ну разве это место не улет? – визгливо говорит она.
– Привет, Ронетт, что ты здесь делаешь? – Трент абсолютно удолбанный, заснул во время второй серии.
– Так, тусуюсь.
– Да, Ронетт, это Клей. Клей, это Ронетт.
– Привет, Клей, – кокетливо говорит она. – Эй, а вы что смотрели? – Она разворачивает пластинку жвачки, запихивает ее в рот.
– У-у-у... в тринадцатом зале, – неуверенно отвечает Трент, глаза красные, полуприкрыты.
– А как называлось? – спрашивает Ронетт.
– Я забыл, – говорит Трент, смотрит на меня. Я тоже забыл, пожимаю плечами.
– Трент, не подвезешь меня? Ты на машине? – спрашивает
– Нет, то есть да. Клей на машине.
– Ой, Клей, ты не мог бы подвезти?
– Конечно.
– Отлэ. Дайте я их надену, и поедем.
Когда мы идем через холл, охранник, сидящий в одиночестве на скамейке и курящий сигарету, говорит Ронетт, что в «Беверли-центре» кататься на роликах запрещено.
– Это круто, – замечает Ронетт и катится дальше.
Охранник все так же сидит, делает еще затяжку, смотрит, как мы уходим.
В машине Ронетт рассказывает, что только что закончила записывать вокал, вернее, подпевки, на новом альбоме Бандарасты.
– Но мне не нравится Бандараста. Он почему-то всегда называет меня Чума. Мне не нравится, когда меня зовут Чумой. Совсем не нравится.
Я не спрашиваю, кто такой Бандараста; вместо этого спрашиваю, певица ли она.
– Ну, можно и так сказать. На самом деле я парикмахер. Понимаешь, я не сдала, вылетела из универа, теперь просто оттягиваюсь. Еще я рисую... о, спасибо, что напомнил, – я оставила свои картины у Devo. Мне кажется, они хотят использовать их в клипе. В общем... – Она смеется, замолкает, выдувает пузырь жвачки, тот лопается. – Что ты спросил, я забыла?
Я замечаю, что Трент заснул, и даю ему в живот.
– Я не сплю, чувак, не сплю. – Он садится, опускает свое стекло.
– Кле-ей, – настаивает Ронетт. – Что ты спросил, я забыла?
– Чем ты занимаешься? – спрашиваю я, раздраженный, пытаясь не заснуть.
– А, я стригу во «Флипе». Ой, пожалуйста, включи эту песню погромче. Обожаю ее. Они будут в «Паласе» в пятницу.
– Трент, проснись, мудак, – громко, чтобы перекричать музыку, говорю я.
– Я не сплю, чувак, не сплю. Просто глаза устали.
– Открой их, – повторяю я.
Он разлепляет веки, окидывает взглядом машину.
– Отличная прическа, – обращается он к Ронетт.
– Сама сделала. Мне приснился сон, в нем я видела, как растаял мир. Я стояла на Ла-Сьенега и оттуда видела весь мир, как он таял, это было круто, вполне реалистично. Я подумала: а что если бы сон стал явью, как бы я могла помешать этому, знаешь?
Я киваю.
– Как я могу изменить вещи, знаешь? Тогда я подумала, что, если вставить кольца в уши или что-то в этом роде, вроде как изменить свой физический образ, мир не растает. Я покрасила волосы, и розовый цвет держится. Мне нравится. Он держится. Я думаю, что мир не будет больше таять.
Тон ее не слишком убеждает. Я, пораженный тем, что и вправду киваю, выруливаю к «Дэннзоки-дог» на бульваре Санта-Моника и торможу, она выбирается с маленького заднего сиденья «мерседеса» и, споткнувшись, ложится на тротуар, смеется, я отъезжаю. Я спрашиваю Трента, где он ее подцепил. Мы проезжаем рекламный шит на Сансете. Исчезни здесь. Интересно, продается ли он.
– Да в округе, – говорит он. – Хочешь пыхнуть?
На следующий день я заезжаю к Джулиану в Бель-Эр с деньгами в зеленом конверте. Он лежит на кровати в мокрых плавках, смотрит MTV. В комнате темно, единственный свет исходит от черно-белых изображений на телевизоре.
– Я принес, – говорю я.
– Отлично, – говорит он.
Я подхожу к кровати, кладу деньги.
– Считать не надо. Здесь все.
– Спасибо, Клей.
– Для чего они на самом деле, Джулиан?
Джулиан досматривает до конца клип, потом отрывается от телевизора и говорит:
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что это большие деньги.
– Тогда зачем ты их дал? – спрашивает он, проводя рукой по гладкой загорелой груди.
– Потому что ты друг? – Ответ звучит вопросом. Я смотрю в пол.
– Правильно, – говорит Джулиан и снова переводит взгляд на телевизор.
Вспыхивает еще один клип. Я ухожу.
Звонит Рип, говорит, надо встретиться в бутике «Ла Скала», позавтракать, немного салата, обсудить дельце. Я еду в «Ла Скала», нахожу за ним парковку, сижу, дослушивая песню по радио. Позади меня пара в синем «ягуаре» думает, что я уезжаю, но я не делаю им знак проезжать. Сижу еще немного, наконец пара в «ягуаре» гудит и отъезжает. Я выхожу из машины, иду в ресторан, сажусь в баре, беру бокал красного вина. Допив его, заказываю второй и к тому времени, когда подходит Рип, выпиваю уже три.
– Здорово, малыш, как дела?
Я смотрю в бокал:
– Ты принес?
– Э, малыш. – Тон меняется. – Я спросил, как дела? Ты мне ответишь или о чем речь?
– Отлично, Рип. Просто отлично.
– Вот и молодец. Вот все, что я хотел услышать. Допивай вино, пойдем в кабинку, хорошо?
– О'кей.
– Хорошо выглядишь.
– Спасибо, – говорю я, допиваю вино, оставляю на стойке десятку.
– Отличный загар, – замечает он, когда мы садимся.
– Ты принес? – спрашиваю я.
– Охолони... – говорит Рип, рассматривая меню. – Жарко становится. Действительно жарко. Как прошлым летом.
– Да.
Пожилая женщина с зонтиком в руках падает на колени на противоположной стороне улицы.
– Помнишь прошлое лето? – спрашивает он.
– Не очень.
Над пожилой женщиной стоят люди, подъезжает «скорая помощь», но большинство в «Ла Скала», кажется, этого не замечают.
– Да помнишь ты.
Прошлое лето. Что я помню о прошлом лете. Зависания в клубах: «Провод», «Нигде», «Край света», «Грань». Утром, часа в три, альбинос в «Кентере». Огромный зеленый череп смеется над водителями с афиши на Сансете, в капюшоне, держа дарохранительницу, костлявые пальцы манят. В очереди в каком-то кинотеатре видел трансвестита в плетеном топе. Видел много трансвеститов прошлым летом. Обед у «Мортона» с Блер, когда она просила меня не уезжать в Нью-Гэмпшир. Карлик, садящийся в «корвет». Ходил с Джулианом на концерт Go-Go's. Сходка у Ким жарким воскресным вечером. B-52 из колонок. Гаспаччо, чили от «Чейзена», гамбургеры, мороженое «Двойная радуга». Ребята-англичане, отдыхающие возле бассейна, рассказавшие мне, как сильно они хотят работать у «Фреда Сигала». Все ребята-англичане, которых я встречал тем летом, работали у «Фреда Сигала». Парень-француз, с которым спала Блер, курит косяк, ноги в джакузи. Большой черный ротвейлер хватает зубами воду, плавает кругами. Рип носит во рту пластиковый глаз. Я все время смотрю на пальмы, на небо.