Низшая раса
Шрифт:
Крестьянские наделы – особенно в центральной России и в Поволжье – всё время дробились и мельчали. Ведь русские крестьяне жили общиной, земля им лично не принадлежала. Раз в несколько лет производился передел земли по числу мужчин в семье. Поэтому, чтобы тебе больше нарезали, нужно было родить как можно больше детей. И крестьяне плодились в ускоренном темпе. Да и пенсионной системы, как вы понимаете, не было. Поэтому, для того чтобы о тебе заботились в старости, нужно было оставить побольше потомства. И всё это вело к постоянному уменьшению крестьянских наделов: новой-то земли не было!
Деревня оказалась перенаселённой. В европейской части империи наращивать пахотные земли было уже некуда с начала XIX века, а сельское население неудержимо росло: с 54,9 миллиона в 1858-м до почти 116 миллионов к 1914 году. Население городов за то же время увеличилось с 5,6 миллиона до 18,5 миллиона. То есть города не могли вобрать в себя растущую массу народа. Для этого нужно было формированными темпами развивать промышленность, массой переучивая селян в рабочих. Но низшая раса "русской элиты" на такое не была способна. Переселять крестьян в Сибирь и на Дальний Восток? Не получалось: не все хотели ехать в страшную даль, в незнакомый климат. Да и куда сбывать выращенное зерно в такой глуши? В общем, и переселение не спасало деревню от "перегруза" новыми людьми. Число лишних людей в деревне к началу Первой мировой исчислялось примерно тремя десятками миллионов. Даже с учётом того, что сельское хозяйство России по определению более малопроизводительно, нежели американское или европейское.
Умные люди призывали Николая Второго срочно провести земельную реформу, чтобы стравить социальный пар в деревне. Ещё до Столыпина главноуправляющий (министр) земледелием и землеустройством Кутлер вместе с экономистом Кауфманом и директором департамента государственных имуществ Риттихом (все – обрусевшие немцы) предложили план: за выкупные платежи отдать крестьянам 25 миллионов десятин государственных и помещичьих пахотных земель (из неиспользуемых или тех, что помещики сами не обрабатывают, а сдают в аренду). Но Николай Второй заявил: частная собственность неприкосновенна. И отклонил план. Даже государственными неиспользуемыми землями не захотел поступиться, козёл!
К концу царской России стало чувствоваться колоссальное обнищание деревни. В самом деле, к началу Первой мировой более 52% крестьянских хозяйств не имели плугов, обрабатывая землю сохами и косулями. В 1913 году в России работало лишь 165 тракторов. А вот в США, Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Дании счёт тракторам шёл на тысячи и десятки тысяч. 80% сельскохозяйственных работ производилось вручную (хотя в 1908-1913 гг. парк сельхозмашин значительно вырос).
При этом росла доля самых нищих – безлошадных – крестьян. Перед войной в безлошадных числилось 31,6% дворов. Напомним, что в 1910 году в стране насчитывалось 25 миллионов крестьянских дворов. Официальная статистика тех лет относила 5 миллионов хозяйств к зажиточным, 7,5 миллиона – к середнякам, а всё остальные – к беднякам. В 12,5 миллиона дворов жило 66,3 миллиона нищих. (А. Купцов. "Миф о красном терроре". Москва, "Крафт +", 2008 г. С. 390.) То есть громадная масса в 66 миллионов как бы не существовала для рынка: эти люди были слишком бедны, чтобы что-то покупать. Кстати, поголовье скота в "России, которую мы потеряли", тоже падало. Купцов приводит данные царской статистики: если на 100 жителей империи в 1905 году приходилось 23 тягловых коня, то в 1910-м – уже 18. Поголовье крупного рогатого скота на сотню душ упало с 36 до 26 голов. Оно и понятно: зерна на корм скоту уже не хватало – всё на вывоз шло, пастбищ было мало.
Для сравнения: в США 1914 года – 66 голов КРС на сто душ, в Дании – 88. В 26-миллионной Франции в конце XVIII века, перед 1789 годом – три миллиона быков и четыре миллиона коров – на 100 душ населения приходилось примерно 26,9 головы КРС.
Можно, конечно, посчитать не только крупную скотину, но и свинок. Однако и здесь шёл регресс. На 100 человек населения в царской России количество скота (крупного рогатого и свиней) сократилось с 67 голов в 1896-1898 годах до 65 голов в 1899-1901 годах и до 55 голов в 1911-1913 годах. Парадокс: в огромной России… не хватало пастбищ и лугов для выпаса скота. Луга занимали 1,6% сельскохозяйственных земель страны, 1,5% – пастбища. Всего – 3,1%. А даже в маленькой Дании эта цифра составляла 7%. Франция в 1928 году имела под пастбищами-лугами аж 10%. Оно и понятно: производительность растениеводства на Западе была намного выше – они могли себе позволить большие выпасы. А русский крестьянин бился прежде всего за хлеб, имел низкую урожайность, а потому распахивал всё, что только можно было.
Тракторов в Российской империи на 1 января 1913 года насчитывалось всего-навсего 165 штук. Из них с нефтяными движками – 93, все остальные – паровые. Естественно, все – импортные. Своего тракторостроения у той России до Первой мировой не имелось. А вот в США в 1909-1912 годах промышленность выпустила 24 тысячи тракторов. В 1915-1918 годах американцы выкатили с заводов уже 240 тысяч машин. (Первые предприятия по выпуску тракторов-грузовиков "Аллис Чамберс" и полугусеничных "Ломбард" при царе успели развернуть в Брянске, во время войны.)
Безземелье и безлошадность выталкивали 2 миллиона человек в батраки. Они из центральной России шли на Юг. Наниматься к кулакам и помещикам. Деревня нищала: доходы большинства крестьянских семей составляли от силы несколько десятков рублей в год, особенно в нищей коренной Руси. Купцов приводит данные имущественного ценза за 1911 год по семидесяти трём губерниям империи. Оказывается, число тех, кто имел годовые доходы от 1 до 2 тысяч рублей в год исчислялось в 220 485 человек, от 2 до 5 тысяч рублей – около 13 тысяч. То есть к среднему классу относилась примерно четверть миллиона мужчин. Если считать с семьями, то это не более 2 миллионов из 160 миллионов жителей тогдашней империи. Воистину, то была империя нищих!
Наступал некий пассионарный перегрев. Деревня переполнялась множеством малоимущих молодых людей. Доля детей и юношей в деревнях европейской России к 1913 году составляла почти 40%! К тому же они скоро прошли бы Первую мировую, привыкнув к оружию, научившись лить кровь. Земли для них не хватало. И потому в России назревал взрыв. Некая Суперпугачевщина. Аналог разрушительных крестьянских войн в Китае. Это вдобавок к угрозе отделения благополучного Юга страны от нищего, малоземельного и "аграрно-перенаселённого" Центра.
Это была огромная проблема, угрожавшая существованию старой России. В Европе её не существовало. В Европе в крестьянских семьях царил принцип майората и не наблюдалось никаких переделов земли в общине. Надел был частной собственностью, которую наследовал только один человек: старший сын. Ну, как в сказке про кота в сапогах, где первенец получает всё (мельницу), средний – чего-то там (осла), а младший – кота. Миллионы людей ежегодно выдавливались в Европе из села: они шли в рабочие и солдаты, уезжали в колонии или в другие страны. Те же немцы, скажем, расселились по всему свету. Поэтому Запад мог обойтись без коллективизации – у него никакой проблемы перенаселения деревни не существовало. В США правительство могло объявить гомстед, и любой желающий мог в фургоне двинуть на Дикий Запад, столбить себе участок прерии. В России удобных прерий не было. И потому русское село в начале XX века набухало чудовищным взрывом.
Только не надо мне про "этих русских, вечных рабов", что, мол, терпели произвол помещиков и царского государства над собой. В дореволюционной России ежегодно происходили тысячи локальных крестьянских бунтов, на подавление коих бросали войска. Восставали наши предки, да ещё как! А к началу Первой мировой в недрах России заворочался эмбрион большой Крестьянской войны.
Решить эту проблему можно было несколькими путями. Первый – переселить излишек людей в Сибирь. Но это требовало огромных затрат государства. В царской казне денег не хватало. А отбирать доходы от экспорта у "элиты" цари не хотели.