Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира
Шрифт:
Я ведь уже указывал на то, что в прежние эпохи, еще в четвертой постатлантической эпохе, люди располагали силами, которые в наше время подверглись превращению, стали другими. Я даже говорил, что и само ясновидение стало в наше время чем-то другим, покоится на других основаниях. Определенные вещи не могут больше производиться так, как они, к примеру, еще производились в четвертой постатлантической эпохе, и это среди прочего относится к следующему.
В четвертую постатлантическую эпоху — люди знают об этом сегодня только по рассказам, которые, естественно, не вызывают доверия, — существовали испытания огнем. Они заключались в том, что пытались установить виновность или невиновность того или другого человека, предлагая ему пройти по тлеющим угольям. Если он получал ожоги, его признавали виновным, а если он выходил невредимым, то его считали невиновным. Для современного человека, естественно, это старое суеверие, но это не так. Только это относится к тем качествам, которые были у людей раньше и которых теперь больше нет. Природа человека раньше имела такое свойство: когда невиновный в момент испытания был настолько проникнут сознанием своей невиновности, настолько чувствовал себя под протекторатом божественных духов и так прочно ощущал в своем сознании связь с духовным миром, что его астральное тело извлекалось из физического, тогда он мог своим физическим телом пройти по углям. Так бывало в прежние времена. И это правда.
Но все это видоизменилось. Человек, способный доказать свою невиновность таким способом, при определенных обстоятельствах мог быть проведен через тлеющие уголья. Но будьте уверены: и в те времена в целом люди страшились огня и весьма неохотно ходили по тлеющим угольям. Уже и в те времена в целом это вызывало дрожь, но только не у тех, кто таким образом мог доказать свою невиновность. И часть той силы, которая в былые времена вела человека через тлеющие уголья, сделалась теперь более внутренней — в том смысле, в каком об этом вообще говорилось в последний раз. Причем именно ясновидение пятой постатлантической эпохи, связь с духовным миром покоятся на тех же самых, но видоизмененных силах, на которых покоилось прежде прохождение через огонь. Только эти силы сделались более внутренними.
Если в наше время хотят встретиться с определенными факторами духовного мира, необходимо преодолеть страх, сходный с тем, который надо было преодолевать в прежние времена, когда проходили через огонь. Вот почему сегодня многие люди как огня боятся духовного мира. Нельзя даже сказать, что эта боязнь сгореть — чистая метафора; они реально боятся сгореть. На этом базируется враждебность к духовной науке: люди боятся сгореть. Но дух времени требует от нас, чтобы мы постепенно подступали к огню, чтобы мы не страшились реальности. Ибо то углубление внутренней жизни, которое я недавно описывал, требует множества факторов, и поначалу элементарного — в дальнейшем оно будет все крепнуть — вхождения в духовный мир, приближения к нему во всех областях, особенно в области воспитания. Что касается воспитания, можете не сомневаться: должны быть приняты во внимание совершенно другие факторы, если требуется преодолеть материализм, находящийся сейчас на своем пике. Надо понять: многое из того, что в узком смысле слова считается правильным, должно быть удалено вместе с материалистическим жизнепониманием — ведь оно основывается на показаниях органов внешних чувств, а потому является обманом, майей, — а многое заменено на прямо противоположное. Господствующая в наше время установка в области воспитания направлена на то, чтобы как можно больше снабдить воспитателя, учителя методическими указаниями. Повсеместно распространены инструкции: это надо делать так, а это по–другому. Главное устремление — создать поистине жесткие понятия в области воспитания. И вообще над современными людьми веет призрак шаблона. Представляется самым желательным создать модель такого идеального воспитателя, которой постоянно можно было бы руководствоваться. Но простейшие наблюдения над самими собой могут, собственно, разъяснить этот вопрос. Задайтесь только вопросом, применяя ту меру самопознания, на которую вы способны, опираясь на то, чем вы стали в жизни (в известной степени, уже достаточно того, чем вы стали): как выглядел учитель, воспитатель, который занимался вами в юности? Или же, если это не получится, попробуйте вглядеться в какую-нибудь известную, важную личность, а затем прикинуть, каков мог быть ее воспитатель и сможете ли вы соразмерить значение этого воспитателя с тем, чем сделался его ученик?
Было бы гораздо интереснее, если бы в биографиях больше говорилось о воспитателях; тогда бы обнаружилось много интересного. А из современных биографий не извлечь много данных о работе, проделанной воспитателем, чтобы ученик сделался той личностью, какой он стал. По большей части описывают, как в случае с Гердером, который сделался знаменитым человеком, причем самым известным учителем его был ректор Гримм [50] : последний постоянно страшно порол детей. Но трудолюбие Гердера взялось не оттуда: он был активным юношей и его мало пороли. Так что в случае Гердера особенности его воспитателя никак не проявились! Об этом ректоре Гримме рассказывают забавную историю, и это быль: однажды одноклассника Гердера сильно выпороли. Когда он вышел на улицу, ему встретился человек, который привозил из деревни телячьи и овечьи шкуры. И тот спросил юношу: скажи-ка, мой юный друг, где тут можно найти кого-то, кто мог бы выдубить мои шкуры докрасна? Я хочу, чтобы шкуры моих телят и овец были выдублены докрасна. Юноша говорит ему: ну, тогда вам надо обязательно пойти к ректору Гримму, он мастер спускать шкуры; он здорово выдубит ваши шкуры — это он умеет! И действительно этот человек отправился к ректору Гримму; ректору это был прекрасный урок. Но не правда ли, эти качества воспитателя Гердера не слишком в этом уроке проявились. И вы найдете многое, если поинтересуетесь системой воспитания людей, которые впоследствии сделались знаменитостями.
50
Эта история приводится в книге «Фигура Иоганна Готфрида Гердера в жизни», изданной его сыном, том 1, стр. 39. Там же находится более подробная характеристика педагогической практики ректора Гримма.
Так что гораздо важнее то, что основывается на более интимных вещах. Важно, особенно в области воспитания и преподавания, чтобы заняла свое место идея судьбы — вопросы кармы и судьбы. Важно, с какими личностями свела меня моя карма, когда я был еще ребенком или юношей. И необычайно многое зависит от этого впечатления, от осмысления этого взаимодействия в процессе воспитания. Вы видите, что от душевного склада, от душевной общности зависит очень многое.
Если вы примете то, что может быть в наше время сказано с духовнонаучной точки зрения о воспитании, то вы найдете полное согласие с вышесказанным. Сегодня мы должны особенно подчеркивать: для первых семи лет жизни, до смены зубов, очень важна подражательная способность ребенка, а для второго семилетия, до половой зрелости, важна его приверженность авторитету. Но и мы сами должны потрудиться, чтобы ребенок смог этому правильным образом подражать. Ведь ребенок подражает всем, но особенно своему воспитателю. От семи до четырнадцати он верит всем, но особенно своим воспитателям и преподавателям. И наше правильное поведение осуществимо только под воздействием идеи кармы, если мы действительно внутренне связаны с нею. А лучше или хуже мы преподаем — фактически не так уж важно. Совершенно необразованные учителя могут при определенных обстоятельствах иметь огромное влияние. От чего это зависит? Как раз в эпоху того внутреннего углубления, которое я вам описывал, все зависит от того, являемся ли мы настоящими учителями и настоящими воспитателями все зависит от того, каким образом мы уже были связаны с душой ребенка, прежде чем мы оба, воспитатель и ученик, родились на земле. Ибо вся разница состоит только в том, что учитель или воспитатель на столько-то лет раньше ребенка пришел в мир; а до того мы были связаны с детьми в духовном мире. Откуда берется инстинкт подражания, тяга к подражанию, когда мы родимся? Мы ведь приносим ее с собой из духовного мира. Мы потому являемся подражателями в первые годы жизни, что приносим с собой тягу к подражанию из духовного мира. И кому же нам больше всего нравится подражать? Тем, кто привил нам наши качества в духовном мире, от кого мы нечто переняли в духовном мире, в той или иной области. Душа ребенка была связана с душой воспитателя, с душой учителя еще до рождения. Это была интимная связь, и на нее должно равняться внешне телесное, живущее на физическом плане.
Если вы сказанное примете не как абстрактную истину, а воспримете всей душой, то вы заметите, что тем самым сказано нечто огромной важности. Подумайте только, какой священной серьезностью, какой бездонной глубиной будет пронизана душа в области воспитания, если она будет жить под впечатлением: ты даешь теперь ребенку то, что он воспринял от тебя в духовном мире до своего рождения; если бы это стало истинным внутренним импульсом! От такого умопостижения, от такого душевного склада зависит гораздо больше, чем от тех или иных мероприятий. Это проявляется уже тогда, когда между воспитателем, учителем, и учеником господствует правильное настроение, когда это настроение и это умопостижение вырастают из священной серьезности великих жизненных задач. И прежде всего должна наличествовать эта священная серьезность. Вот что особенно важно в этой области. Тлетворно действует, когда в наше время добиваются всеми способами, чтобы ребенку все было понятно. Я уже часто указывал, что ребенок не все может понимать. С первого по седьмой годы жизни он вообще ничего не может понимать; он всему подражает. А если он недостаточно подражает, то в дальнейшем он не сможет в достаточной степени проявлять свое внутреннее содержание. С седьмого по четырнадцатый годы жизни ребенок должен верить, должен находиться под влиянием авторитета, если ему суждено проделать здоровое развитие. Практиковать эти принципы в жизни — вот в чем задача.
Когда в наши дни преувеличенно хлопочут о том, чтобы все было понято, когда, так сказать, невозможно преподнести дважды два — четыре без того, чтобы не проследить, что все было понято (а все равно дети не понимают!), то детей превращают из разумных созданий в вычислительные машины. Детям запечатлевают заложенный в элементарном окружающем мире рассудок, как я об этом недавно говорил [51] , вместо того, чтобы развивать свой собственный рассудок. И именно это происходит в наше время очень часто. Было потрачено много сил, чтобы создать идеал, направленный не на приобретение собственного рассудка, а на привнесение рассудочности из элементарного мира, который разлит в нашем окружении, так что ребенок как бы вплетается, попадает в паутину элементарного мира. Это видно также во многих случаях современности. Относительно многого в наше время мы как раз можем сказать: ведь люди совершенно не думают сами, а как бы мыслят во всеобщей мыслительной атмосфере. А если должно возникнуть что-то индивидуальное, то это зависит от чего-то совершенно другого, чем то, что и так заложено в общечеловеческой природе как божественное.
51
См. 4 лекцию в этом томе.
Человек должен снова пробиться к природе и существу живого, в том числе и в постижении мира. Как было сказано, это не столь удобно, как манипулировать безжизненными трупами понятий. Человек должен снова постигнуть живое. И человек должен снова познать, что жизнью могут править не мертвые истины, а истины живые. Мертвая истина — это вот что.
Мы должны воспитывать детей разумными людьми, это наша обязанность. Значит — так гласит мертвенная истина, — мы должны как можно раньше культивировать рассудок, тогда и люди будут более разумными. Но это полная бессмыслица. Это такая же бессмыслица, как если бы годовалого ребенка кто-то стал бы готовить к профессии сапожника. Ребенок тогда вырастает разумным человеком, когда не слишком рано начинают культивировать его рассудок. В жизни часто надо делать противоположное тому, чего собираются достичь. Ведь еду тоже нельзя сразу есть, ее надо сначала сварить. И если отказаться от приготовления еды, то, вероятно, придется отказаться и от самой еды. Равным образом человека невозможно сделать разумным тем, что как можно раньше культивируют его рассудок, а лишь тем, что с раннего возраста уделяют внимание тому, что позднее делает его разумным. Абстрактная истина звучит так: рассудок культивируют с помощью рассудка. А жизненная истина такова: рассудок культивируют через здоровое доверие правомерному авторитету. Посылка и вывод в живом тезисе имеют совершенно другое содержание, чем посылка и вывод в мертвом, абстрактном тезисе. Вот с чем человечество должно постепенно знакомиться все больше.
Но это неудобно. Представьте себе, как было бы удобно поставить себе цель и думать, что ее можно непосредственно достичь, делая то, что содержится в понятии цели. В жизни человек должен делать как раз противоположное. И это, естественно, неудобно. Но вписаться в реальность и в жизнь — вот что является задачей нашего времени и то, чем мы должны в узком смысле слова наполнить себя. И это необходимо как в отношении великих задач, так и повседневных. И если не внять этому, невозможно понимание своего времени — будут делать противоположное тому, что надо. В наше время совершенно не догадываются, насколько мы абстрагировались, насколько все у нас сделалось бесконечно абстрактным, ибо все хотят подвести под определенный шаблон. Но реальность нельзя втиснуть в шаблоны, реальность постигается в ее метаморфозе. Наша голова, «позвонок» нашей головы, это преобразованный позвонок спинного мозга, но при этом оба выглядят совершенно по–разному. Разрешите привести вам один пример из практической жизни. Представьте себе: в каком-нибудь институте есть преподаватель, который защищает мнение, противоречащее всем моим взглядам или взглядам моих однокурсников. Естественно, я не пожалею сил, чтобы доказать: преподаватель преподает что-то неправильное, — не пожалею труда, ибо так диктует мой долг, чтобы доказать, что он не прав, то есть, говоря грубо, мелет чушь. Такова одна сторона вопроса.
Допустим, случилось так, что этот преподаватель по какой-то причине переведен на административную работу (такое могло быть и в виде дисциплинарного взыскания). Что же тогда мне делать? Естественно, возражать против его перевода на другую должность или дисциплинарного взыскания, но оставаться противником его теорий, пока они преподавались в гуманитарном учреждении. Пока речь идет о теоретическом плане, возможна теоретическая баталия. Но эта баталия прекращается или даже превращается в самозащиту, если дело идет о каком-то внешнем учреждении. И надо знать, что было бы предосудительно из чувства враждебности каким-то образом соучаствовать в упомянутом дисциплинарном взыскании. А теперь представим себе, что названный преподаватель читал бы курс политэкономии или политики и был призван на государственную службу и решался бы вопрос, иметь ли его на государственной службе или нет. Как вести себя в таком случае? Естественно так, чтобы как можно быстрее убрать его с этой должности, так как его теории в этом случае становятся практически вредоносными.