Шрифт:
7 января 1905 года, С-Петербург, Петроградская сторона
Начало января 1905 года в Санкт-Петербурге было туманным и тревожным – вести с фронтов русско-японской не радовали народ, со снабжением города продовольствием неожиданно возникали необъяснимые перебои, так что и в салонах высшего света, и в пивных самого последнего разбора на Пяти углах обсуждали и ругали высшие власти все кому не лень. А тут еще началась эпидемия непонятных и зверских убийств, слухи о которых бродили по самым разным слоям населения и настроения массам тоже не поднимали.
Вот и сегодня
Опять поди содомия, да еще балерина эта непростая приплелась зачем-то, вздохнул Филиппов и вызвал дежурный экипаж. Ехать было не сказать, чтобы очень далеко, с Литейного на Петроградку, но не совсем уж и рядом – всю дорогу полицмейстера одолевали самые неприятные мысли и предчувствия… ну да, прима Мариинского балета, ну да, крутит по 30 фуэте подряд, но связи-то у нее какие, боже милостивый, какие связи… начиная с действующего венценосного Николая 2-го и заканчивая стройной шеренгой великих князей, все какое-то время были ее любовниками, так что тут нужна сугубая осторожность, и как бы не в тройном размере, а то не успеешь моргнуть, как отправишься ловить карманников и разбирать пьяные драки в какой-нибудь богом забытый Минусинск или Ачинск.
Перед входом в особняк балерины на Большой Дворянской было небольшое столпотворение, причем отдельно Владимир Георгиевич с большим неудовольствием узрел двух репортеров с фотографическими машинками в руках.
– Репортеров убрать, – тихо скомандовал он городовому.
– Да как жеж я их уберу-то, ваше благородие, – взволновался тот, – они же люди интеллигентные, не чета мне, к тому же удостоверение у каждого имеется.
– Ну хорошо, не убирай, но чтобы внутрь дома ни одна собака не проникла, головой отвечаешь, – строго сказал Филиппов, а потом добавил приставу, – веди, показывай.
Пошли гуськом сначала вдоль заборчика справа от дома, потом в зеленую калитку и в недостроенное правое крыло, строителей почему-то не было видно, вот кстати, надо поинтересоваться, почему их нет, сделал себе зарубку в памяти полицмейстер. Все трое убиенных лежали в большом зале с огромными окнами в сад, окна уже были застеклены, но все остальное находилось в процессе, так что остатков строительного мусора, козел и стремянок тут было предостаточно. Практически по центру этого зала правильным треугольником стояли три венских стула, на которых и находились убитые в разных позах, штанов на всех троих и правда не было, кровь у всех была в районе сердца, а у одного еще и голова прострелена, и у двоих в руках было зажато по револьверу системы 44 Смит-и-Вессон русский, точно такому же, что был в кобуре почти у каждого российского полицейского.
– Кто обнаружил тела? – спросил Филиппов.
– Дворник Матвеев, вон он в углу стоит. Матвеев, подь сюды.
Дворник подошел почти бегом и почтительно согнулся в поклоне.
– Рассказывай, браток, как дело было, – спросил его Филиппов, рассматривая между делом одежду убитых.
– Значится я и говорю, ваше высокоблагородие…
– Просто благородие, – поправил его полицмейстер.
– Ага, ваше благородие, иду это я с утреца снег сгребать, его ночью ужасть скока нападало, глядь, а калиточка-то эта вот, зеленая, распахнута настежь, а так-то она завсегда закрытая, ну я думаю дай думаю зайду, вдруг непорядок какой, гляжу – и дверца в эту недостройку тоже открыта, я и сюда зашел, а тут сами видите что…
– Ну, что остановился, продолжай… они так вот и сидели, как сейчас сидят?
– Истинная правда, ваше выс… благородие, все так же, как когда я их значится увидал… я конечно побег в участок, он тут у нас недалече… потом обратно пришел с господами городовыми, более ничего не знаю, – упавшим голосом закончил дворник и вытянулся по стойке смирно.
– Ну ладно, иди пока, – смилостивился Филиппов, – тебя вызовут, если понадобишься. – А хозяйка дома где? – это он уже у пристава спросил.
– В отъезде, ваше благородие, – отвечал вытянувшийся в струнку пристав, – горничная сказывала, неделю как в Москву уехала.
– Горничную допросили? Может кто еще кроме нее что-то видел или слышал?
– Так точно, горничную допросили, не знает она ничего, да если б и знала, наверно не сказала бы ничего путного, потому что дура она круглая, прости господи. Еще в штате у госпожи Кшесиньской числятся повариха, лакей и кучер, но по случаю отъезда она их всех распустила по домам, так что ночью не было никого в этом доме, кроме горничной.
– Ну хорошо, – задумчиво сказал Филиппов, раскуривая толстую гаванскую сигару, – что с убитыми – выяснили, кто такие?
– У одного, вот того, что слева сидит, с собой документ был на имя… сейчас посмотрю… Азефа Евно Фишелевича, у остальных двух ничего, выясняем…
– Ух ты, – не смог сдержать эмоций Филиппов, – то-то я смотрю, его физиономия мне знакома, это ж известный революционер и террорист, глава эсеровской боевой организации, то-то сейчас хлопот еще больше прибавится… да, а тот, что справа сидит, я могу конечно и ошибаться, но кажется это еще один революционер, Гапон его фамилия, на днях он собирался народ к Зимнему дворцу вести, проходил по нашим ориентировкам. Среднего не знаю…
– Дозвольте обратиться, вашбродь, – вмешался околоточный, спокойно стоявший до этого у входной двери, – я знаю, кто это.
– Ну и кто же это, любезный? – уныло спросил Филиппов, не ожидая ничего хорошего от ответа околоточного.
– А это Гришка Распутин, старец-чудотворец такой, моя сестра прошлым летом ходила к нему на Крестовский остров исцеляться от женской болезни, а я значится ее сопровождал, вот и запомнил значится…
– Ну и как, вылечил он твою сестру?
– Точно так, вашбродь, как рукой все сняло.
– Час от часу не легче, – подумал Филиппов, – эсер, проповедник-фанатик плюс полоумный старец-целитель… это же жандармы должны вмешаться, на две трети их контингент, если не на все сто процентов.
Вслух же он сказал следующее:
– Пристав – осматриваешь комнату, ищешь улики, околоточный –на тебе территория вокруг дома, и до забора и за забором, ищи следы… хотя их наверно давно затоптали… потом вы вместе организуете перевозку трупов в морг, медики пусть там заключение о смерти нарисуют. Теперь ты, Краснов, – обратился он к только что подошедшему следователю с фотографической машинкой в руках, – снимаешь все с четырех сторон, потом забираешь револьверы и везешь снимать с них дактилоскопию. На мне умственная работа – подтверждать личности убитых и размышлять над мотивами и вероятным убийцей. Ты, Краснов, как думаешь, что могло собрать трех таких разных людей в одном месте, причем довольно странном месте?