Но именем твоим…
Шрифт:
– Разыграл? – в голосе межевого комиссара сквозило изумление.
– Именно так. Как партию в шахматы. – помолчав, старый шляхтич продолжил: – Беда в том, что наш король, да хранит Господь дни Его Милости – католик из католиков, ревнитель веры и истинный паладин Святого престола; в коронных землях сие – одно лишь достоинство, но в воеводствах литовских, а особенно русских к такой ревности отношение… двоякое, мягко говоря. Вы, пане Стасю, какого
– Католик, пане Славомиру.
– А отец ваш, Господь да ниспошлёт ему сто лят?
– Православный. Наш род – с Гольшан, близ Крево. Отец всю жизнь прослужил державцем имения Подколоды в воеводстве Трокском, трижды он избирался на повятовом сеймике подкоморием, и трижды же оной должности не получал – из-за православного вероисповедания своего. Посему меня он велел крестить в католическую веру – дабы я мог добиться большего.
– Что ж, вижу, не зря – в тридцать лет вы уже подскарбий мстиславский, межевой комиссар, с Москвой переговоры ведёте, глядишь, год-другой, и вы уже ключник, а то и каштелян виленский! А там и до канцлера недалеко… – в голосе пана Славомира, несмотря на показное восхищение, слышалась явная ирония.
– Пане Славомиру, мы ведь уже это обсуждали… – укоризненно бросил подскарбий мстиславский.
– Молчу, молчу, пане Стасю, более об этом ни слова! Так вот, король и великий князь наш, да хранит Господь его дни – весьма холодно относился к нотаблям православного вероисповедания, отчего-то полагая, что принадлежность к Святому престолу одна лишь дарует полное доверие. И князю Вишневецкому, католику, пусть и в первом колене – великий князь благоволил, а князю Яношу, тогда ещё православному – нет, из чего последний сделал вывод, что привилей на земли по среднему Ингульцу будет выписан на старосту черкасского. О чём Януш и не преминул сообщить родителю. Потерять право на те земли – означало потерять пятьдесят тысяч пудов пшеницы чистого доходу; позволить себе такое не могли ни Острожские, ни Вишневецкие. И князь Острожский решил доказать Его Милости королю, что православные подданные ничуть не хуже католиков могут служить Короне…
Подскарбий мстиславский хмыкнул недоверчиво:
– Не хотите ли вы сказать, пане Славомиру, что рокош Косинского был задуман и совершен тщанием воеводы киевского?
– Именно так, пане Стасю.
Межевой комиссар помолчал, раздумывая, а затем спросил вполголоса:
– Положим, такое возможно, и при здравом рассуждении весьма вероятно, но откуда вам сие известно, пане Славомиру?
Пожилой шляхтич едва заметно усмехнулся.
– А оттуда, пане Стасю, что я лично был нечаянным сведкой разговора Его Милости князя Василия с Кшиштофом Косинским как раз накануне бунта… Впрочем, как я вижу по изумлению на вашем лице, – старый шляхтич едва заметно улыбнулся: – надобно начать с начала.
– Был бы вам очень благодарен, пане Славомиру, у меня уже голова идёт кругом от всего того, что вы уже поведали, и, как я полагаю, ещё поведаете. – Межевой комиссар покачал головой.
– Охотно. Так вот, рокош Кшиштофа Косинского, как вы, я полагаю, знаете, начался в девяносто первом году, на сочельник – с занятия воровскими шайками, нанятыми Косинским, Белой Церкви. Осенью же того года по княжеской надобности хоругвь наша стационировала в Богуславе, где мы несли дозорную службу и ставили каменные стены в замке, который за три месяца до этого был жалован королём Янушу Острожскому. Набеги татар тогда на Киевщине были делом обыденным, и князь Януш в первую голову озаботился заменой деревянных стен и башен на каменные, а поелику обитателей в Богуславе было менее сотни дворов – строить крепостцу отправлены были казаки Острожской панцирной хоругви, которая, в отличие от надворной, могла быть отправляема из княжеского замка надолго. Обе сотни нашей хоругви попеременно то были в сторожах, отправляя разъезды на полдень вниз по Роси, то на ремонте стен Богуслава. Я тогда уже дослужился до десятского, но вместе со всеми разбирал трухлявые бревна старых стен и таскал камни и мешал глину наравне с остальным посполитым людом. Не до ранжиру тогда нам было…. И вот за три дня до Покрова наш хорунжий, пан Филипп Кучиньский, шляхтич хоть и из мелкопоместных, но заслуженный воин, в битве при Торопце лично взявший в полон воеводу Дементия Черемисинова – отправил меня в Фастов, к Его Милости князю Янушу, с росписью проведенных работ и расходной грамотой по замку. Взяв тогда с собой одного лишь вестового, Янку Теребовльского, я двинулся в Фастов – полагая эту поездку наградой и избавлением от тяжких трудов. Бо, скажу вам, пане Стасю, хоть я тогда и был молод и крепок телом – но и меня каменные работы умотали донельзя…. Мы с Янкой, взяв бумаги и провизии на дорогу, с рассветом выехали из Богуслава – полагая к закату быть в Фастове. Октябрь в тот год был тёплым, без дождей и навал, дорога нам была знакома – что может быть лучше для такой поездки?
Конец ознакомительного фрагмента.