Но именем твоим…
Шрифт:
– Он. Князья разбили лагерь в Клевани, измышляя, как осуществить планы по женитьбе Дмитрия на Эльжбете – потому что теперь Сангушке отступать было просто некуда. Снести оскорбление от матери короля – ещё было можно, хотя и требовало немалой силы духа. Но от байстрючки?!? Это было просто немыслимо!
– Но Беата всё же была дочерью. Жигимонта Старого… – возразил межевой комиссар.
– Байстрючкой она была! – отрезал пожилой шляхтич. И, уже мягче: – Пане Стасю, в этом деле я, уж прошу прощения, пристрастен, и держу сторону молодого Сангушки – так что рассказ мой не будет Несторовой повестью… Стар я, сентиментален и люблю всякую такую глупость про любовь, уж простите великодушно – а у молодого князя Дмитрия и Эльжбеты была любовь, пани Янина в сём Богом клялась…. С вашего позволения, продолжу свой рассказ. Так вот, лагерь в замке на реке Стубле и родовой замок в Остроге тотчас соединился почтовой линией – заработавшей в полную силу…. Каждый день из Клевани в Острог отправлялся посыльный с грамотой к молодой княжне – и каждый день из замка Острожских на берега Стублы отправляем был ответ. Что писали друг другу Дмитрий и Эльжбета – Бог весть, но пани Лисовская уверяла, что с каждым днём приверженность Гальшки юному Сангушке только росла. А уж когда волынские Ромео и Джульетта встретились на свадьбе у Василия – неизбежность их соединения не мог не увидеть даже слепой….
– А что ж Беата?
– А Беата сразу после свадьбы уехала в Краков – искать поддержки у Боны Сфорцы. Но королева-мать к тому времени почти утратила своё влияние на сына, чему, как вы помните, немало послужила смерть Барбары Радзивилл. О чём говорила Беата Костелецкая с Боной Сфорцой – неизвестно, но переговоры эти шли довольно долго – до самого Ильи-пророка мать Эльжбеты пробыла в Кракове. Молодые же князья тоже даром времени не теряли – ими были подготовлены пути как на случай счастливого разрешения дела, так и для того случая, если бы над влюблёнными разразилась бы королевская гроза. При благополучном исходе молодые думали уехать в Канев, где в тамошнем замке провели бы первые месяцы своей жизни. Ну, а при несчастливой планиде – решили подготовить бегство в цесарские пределы. Князь Василий отписал своему новоприобретенному тестю, пану Тарновскому – и тот согласился предоставить нашим волынским Ромео и Джульетте убежище в своём замке в Роуднице-над-Лабой, что в Богемии – буде Жигимонт Август ожесточится сердцем и обрушит на Сангушко свой гнев за небрежение его волей.
– Однако, предусмотрительно! – заметил межевой комиссар.
Пожилой шляхтич согласно кивнул.
– Князь Василий с юности имел склонность думать на несколько шагов вперёд – что, кстати, немало ему помогло после провала рокоша Наливайки… Но вернёмся в август пятьдесят третьего. Беата, не солоно хлебавши, вернулась из Кракова в Острог – аккурат в первый день Успенского поста. На следующее утро у стен Острожского замка появились молодые князья с казаками и челядинцами; отряд был невелик, пани Янина утверждает, что не более трех дюжин верхоконных, из которых едва ли половина была всерьез вооружена пиками, фузеями да пищалями, остальные были лишь при саблях – но приступом брать Острог ни Сангушко, ни князь Василий и не планировали. Беата по приезде закрылась в своих покоях и не велела её будить до полудня – молодые же князья прибыли с рассветом. Ключник замка доложил о гостях начальнику стражи, тот – княжескому подкоморию, ну а тот, не желая стать предметом гнева княгини – разбудил княжну. Которая лишь притворялась спящей – всю ночь до этого не сомкнув глаз. Эльжбета приняла пана Кветинского, исполнявшего тогда должность княжеского подкомория, и велела отворить ворота – что и было тотчас исполнено. Ну а дальше – дело известное… – и старый шляхтич, вздохнув, приложился к кубку с мёдом.
– Молодой Сангушко похитил Гальшку?
Старый шляхтич хмыкнул.
– Это ещё надобно посмотреть, кто кого похитил…. Беату, поднявшуюся с постели из-за шума во дворе – князь Василий велел своим гайдукам запереть в её спальной светлице. Дворовых казаков острожских люди Сангушки в палац не пустили – да те и не особенно рвались, Беата не была любимицей острожской челяди, если не сказать – наоборот…. В общем, к обеду в Остроге не было ни молодых князей с их сопровождающими, ни Эльжбеты с нянькой и Марьяном Гиголой – вся компания на рысях ушла в Клевань.
– И свадьба была в Клевани? Помимо воли Беаты?
Пан Веренич покачал головой.
– А разве Василий – не глава рода? Из Клевани были разосланы приглашения на свадьбу всем нотаблям Литовской Руси и Литвы, и избранным аристократам Короны – и многие первые люди Волыни, Подолии, Малопольши, Подкарпатской Руси, Мстиславщины, Витебщины, Брацлавщины и Киевщины согласились приехать – хотя и слышали, что брак сей не совсем правомочен… Но род Острожских в княжестве Литовском был не последним – и приглашение князя Василия многие сочли куда весомей постановления Сейма в Вильне…. Свадьба была назначена в Остроге. Через три дни после увоза Эльжбеты молодые князья, Эльжбета и вся челядь вернулись в родовой замок – из которого к этому времени уехала Беата. И пятнадцатого сентября в надворной церкви Острожского замка состоялось сочетание Эльжбеты и Дмитрия, Беаты при сем не было, всё происходило волею князя Василия – Костелецкая же, презрев его планы и надеясь извлечь из этого свою корысть, написала жалобу Жигимонту Августу. В которой напирала на то, что брак состоялся помимо воли одного из опекунов, его милости великого князя и государя. В чём – в чём, а в уме Беате нельзя было отказать…. Жигимонт Август прочёл её донос, возмутился столь явным небрежением его велений – ну а если добавить, что Бона Сфорца не преминула добавить во всё это свой кубок яду, выражаясь фигурально – то реакцию великого князя понять можно. Мало того, что твоей волей демонстративно пренебрегают – в глазах матери, всегда считавшей тебя слабым изнеженным неумехой, ты становишься просто жалок….
– И Жигимонт Август?….
– И великий князь Литовский решается на неслыханное.
Как князь Дмитрий Сангушко бежал от гнева короля Жигимонта Августа в цесарские пределы, но спасения там не нашел, и о судьбе его богоданной супруги, Гальшки Острожской
Старый шляхтич помолчал, затем пригубил из кубка, вытер усы, положил на свою тарелку пару вяленых язей, не спеша разделал одного, содрав с него шкуру вместе с осыпавшейся чешуёй, оторвал шматок суховатой, с изрядным запашком, полупрозрачной мякоти, с удовольствием её пережевал – и лишь потом, откинувшись, продолжил:
– На сейме в Вильне, как вы знаете, было решено, что Эльжбета не может быть выдана замуж без дозволу всех опекунов – коих, напомню, было четверо; и ежели согласия Его Милости князя Острожского и молодого Сангушки искать не требовалось – то два других опекуна, Беата и Его Милость великий князь Жигимонт Август – такого согласия не дали.
Межевой комиссар кивнул.
– Да, я об этом слышал. Его милость король и великий князь тогда как будто белены объелся….
Пан Веренич тяжко вздохнул.
– Если бы только это…. Поначалу-то ничто такого исхода не предвещало – трибунал мог такого решения и не принять, поелику на стороне ответчиков готовились выступить литовские нотабли из первых. В Кнышин, в коем был назначен суд по этому делу, собирались ехать и оба Радзивилла, братья почившей в бозе Барбары – и канцлер и виленский воевода Николай Чёрный, и воевода трокский и великий гетман Николай Рыжий – и воевода витебский Григорий Ходкевич…. Партия Сангушки подбиралась знатная. Но в канун Рождества всем им был выслана грамота великого князя – в коей их присутствие на трибунале объявлялось невозможным из-за нехватки обиталищ, в кнышинском замке как раз накануне суда случился пожар, и все действо было перенесено в стены костёла святого Яна Евангелиста.
– Пожар?
Старый шляхтич пожал плечами.
– Сие мне неведомо, но это был весьма благовидный предлог, дабы не допустить на трибунал панов радных – сторонников князя Дмитрия. Литвы в Кнышине, почитай, что и не было. А вот Короны…. Короны там было с избытком. При этом для недоброжелателей Сангушки – Зборовских, Костелецких, Гурков – нашлось место и в трибунале, и в обывательских домах. Итог судилища вам, пан комиссар, я полагаю, ведом – князя Дмитрия Сангушко за преступления, коих он не совершал – а обвинили его в гвалтовном взятии замка в Остроге, насилии над Беатой и её приближенными, похищении Эльжбеты – приговорили к лишению званий и имений и изгнанию из Литвы. Всякий, кто дал бы приют князю Дмитрию, объявлялся злодеем и преступником, а с того, кто поднял бы на молодого Сангушку руку – априори снимались любые обвинения… Мартын Зборовский ликовал по оглашению приговора.
Пани Лисовская, впрочем, говорила, что приговор трибунала был известен в Каневе задолго до его вынесения – аккурат на сочельник в замок прискакал посыльный от Василия Острожского. Что он рассказал пану Дмитрию – она не ведала, но мне сказала, что через час после появления этого вестника несчастья в каневском замке начались срочные приготовления к отъезду. И наутро поездом в дюжину всадников с полудюжиной вьючных лошадей князь Дмитрий с молодой супругой отправился во Влодаву, что недалеко от Ковеля – дабы там, в своём поместье, более напоминающем небольшую крепость, дождаться приговора трибунала, и, буде он и в самом деле столь суров, как об этом ему донёс посыльный князя Василия – немедля бежать в цесарские пределы.