Ночь девы
Шрифт:
Глава 3. Безмолвная
…невеста Сотмира. Дева в черном…
Призрак
Эта девчонка… Снова попалась мне под ноги. Могла ли она служить силомантам? Возможно, они ожидали здесь кого-то вроде меня. Охота на Проблеск началась.
Моя рана все еще свежа – в Малые Королевства пробрались и другие, которые желают заполучить невиданную силу. Двое силомантов-новичков, достаточно дерзкие и отчаянные, чтобы пересечь Кольцо, но сноровки им точно не хватает. Они едва научились
И все же один из силомантов ранил меня.
Накладываю мазь поверх раны, с ухмылкой вспоминая хорошенькое личико этой девчонки… Ирис. Слишком милая и наивная для шпионки. Или же она мастер маскировки. Это мне, возможно, предстоит выяснить. Что-то подсказывает, что мы еще пересечемся, и не раз.
Ирис
– Признаюсь, я не слишком-то хорошо тебя запомнил, – говорит дед Мадьес, когда мы выходим из апотеки. Он долго возится с огромным навесным замком, хотя дверь еле держится на петлях. – Но если так посмотреть, тебя сложно не запомнить, – озадаченно говорит он, будто поражается самому себе. – Так мне и себя недолго запамятовать!
До сих пор моя голова не покрыта, и, вспомнив об этом, я накидываю капюшон. Не могу выдавить из себя и слова. Как случилось, что всего несколько мгновений назад я стала свидетельницей невероятного, а теперь, выйдя на улицу, вижу, что все по-прежнему? Но внутри меня, в самом сердце, вспыхнула искра, когда тот мужчина проявил свою… силу. Что это за сила? Знаю лишь то, что она связана с сияющим камнем в его мече.
Подношу к носу мягкие листья мяты. Успокойся, Ирис. Ты обдумаешь все после, а пока нужно спешить к бабушке.
– Выглядишь неважно, курочка, – говорит Мадьес.
Мне снова зябко, в душе растет волнение.
– Завтра начнется моя новая жизнь, – тихо отвечаю я.
– Новая жизнь? Это прекрасно, – бурчит старик. – Цени каждое ее мгновение. – Мадьес задумчиво потирает усы, будто вспоминает что-то из прошлого.
Улицы пустынны, лишь временами скрипнет дверь или зажжется фонарик. Люди в Диамонте суеверны и прячутся по домам с наступлением темноты. Я же, напротив, обожаю момент, когда сгущаются сумерки и мир проваливается в ночь. Тогда я могу раствориться в этой темноте, забыть о ярком свете, что преследует меня во время приступов.
– Хочу кое-что у вас спросить, – шепотом произношу я, сомневаясь, что Мадьес услышит. Не знаю, кто потянул меня за язык, но так хочется поговорить с кем-то, а Мадьес похож на человека, готового выслушать любую чушь. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. – …Вдруг вы знаете. Просто, похоже, никто не знает или не хочет об этом говорить.
– Спрашивай, дочка. – Мадьес перекидывает мешок с копривой на другое плечо.
– Кто такие силоманты?
Мадьес пристально смотрит на меня, спустив очки с круглыми линзами на нос.
– Силоманты, значит? – говорит он чересчур громко, и я уже жалею, что спросила. Об этом же нельзя говорить!
– Да. – Мой голос похож на мышиный писк.
– Силоманты – это зло. – Голос Мадьеса не громче ветра, шелестящего в складках моей накидки. Он сообщает мне то, что я и так знаю. – Величайшее зло, от которого нет спасения. – Кустистые белые брови Мадьеса сходятся над переносицей. – Ты беззащитен перед ними. Они забирают у тебя самое дорогое, самое любимое… А знаешь, Ирис, ты очень похожа на моего сына, – вдруг говорит Мадьес.
Но я не хочу сейчас обсуждать отца. Я так редко вижу его, что скоро забуду, как он выглядит. Он уйдет из моей памяти, как ушел призрак мамы.
– Но на нее намного сильнее… – выводит меня из забвения голос Мадьеса.
– Что?
Его слова вызывают в душе смятение. Чем ближе мы к особняку, тем мне тревожнее. Вот уже видна живая изгородь, заслоняющая дом темной стеной. Когда приближаемся к воротам, волнение усиливается. Должно быть, на меня так повлияли вести о завтрашнем дне. Как я перенесу церемонию? Почему меня похоронят при жизни, в то время как другие будут радоваться? Я не верю в того, кому молюсь. Мне так хочется убежать, но что-то заставляет остановиться. Страх? Трусость? Долг?
Из сада через стеклянную дверь я завожу Мадьеса внутрь дома. На кухне, некогда теплой и уютной, сейчас темно и тихо. Лишь мерцает одинокая свеча на овальном, словно озеро, столе. Я подхватываю этот крошечный источник света и иду дальше. За спиной шаркает башмаками Мадьес, приговаривая, как давно не был в этом доме.
У бабушкиной комнаты мы замираем – дверь приоткрыта. Мое тело пронзает иглами, здесь что-то не так, я явно чувствую это. Темнота внутри дома не похожа на ту, что снаружи. Она слишком… плотная, живая. По спине бежит холодок.
– Деда? – зову я Мадьеса.
Он открывает дверь вместо меня. Сердце замирает в груди. Что, если с бабушкой что-то серьезное?
– Бабушка! – тихо зову я, заходя внутрь следом за Мадьесом, и тут же зажимаю рот ладонью.
Бабушка распростерлась на кровати совсем бледная, возле ее постели на табурете сидит Нана, протирая лоб бабушки смоченной в воде тряпицей. Как ей могло так быстро поплохеть?
– Ирис, подойди сюда, – шепчет бабушка.
– Лирия! – Мадьес опускается на колени перед кроватью и обхватывает бабушкину руку своими ладонями с длинными, похожими на лапки паука пальцами. – Лирия, я здесь. Я так и знал, что все это до добра не доведет! Они близко, да?
– Господин Северьян! – восклицает Нана. – Неужто вы?
Круглые темные глазки экономки выглядывают из-под чепчика, напоминая пуговки. Только сейчас я понимаю, насколько Нана похожа на тряпичных кукол, которых любила шить для нас с Эгирной бабушка, – пусть мне и удавалось поиграть с ними совсем недолго. Обычно отец находил их у меня и забирал.
– Нана, принеси еще воды! – говорит ей Мадьес, и Нана немедленно подскакивает на ноги, а я пытаюсь обдумать слова деда. Кто уже близко? – Нет, пойдем вместе, я возьму все, что нужно.