Ночь герцогини
Шрифт:
Просто на всякий случай… Вдруг она понадобится Джему… Или Юджинии… Или… или случится нечто ужасное… что-то такое, о чем ей невыносимо было даже думать.
На третий день Гарриет, прокравшись под вечер в комнату Юджинии, застала в детской Джема – сидя в кресле у постели больной дочери, он крепко спал, однако мгновенно проснулся, как только Гарриет переступила порог.
Лихорадочный румянец, горевший на скулах девочки, говорил сам за себя. Юджиния тоже спала, но сон ее был тревожным – она то и дело вздрагивала,
– Как она? – прошептала Гарриет, с тревогой вглядываясь в лицо девочки.
– Борется, – ответил Джем. Он смертельно устал. – Борется изо всех сил.
– Да, она настоящий боец, – прошептала Гарриет. – А где сиделка?
– Юджинии она не понравилась, – с тяжелым вздохом ответил Джем. – Придется искать другую.
– Может, я чем-то могу помочь? – предложила Гарриет. Она уже спрашивала об этом, и не раз, но Джем неизменно отказывался.
Но теперь он смотрел на нее, и по его измученному лицу Гарриет видела, что он на грани отчаяния.
– Я не имею права просить тебя об этом, – пробормотал он.
– Пожалуйста! – взмолилась она. – Прошу тебя… позволь мне хоть чем-то помочь!
– Ладно. Ей не понравилась сиделка, которую прислал наш доктор. Но тебя она успела уже полюбить.
– Почему же ты не сказал, что Юджиния меня звала?
– Это случилось уже за полночь. – Джем с трудом выбрался из кресла, потянулся всем телом и потер руками уставшие глаза. – Можешь посидеть с ней? Недолго… час или два? Мне нужно хоть немного поспать. Я просто валюсь с ног.
Гарриет решительно подтолкнула его к двери.
– Иди. И раньше утра не возвращайся, слышишь? – Пододвинув кресло поближе к постели Юджинии, она забралась в него с ногами и попыталась устроиться поудобнее. В какой-то момент Юджиния, проснувшись, открыла глаза и хрипло попросила воды. Увидев склонившуюся к ней Гарриет, девочка слабо улыбнулась и вроде бы даже обрадовалась ей. Но незадолго перед рассветом она вдруг раскапризничалась. На глаза Юджинии навернулись слезы.
– Я не хочу пить, – расплакалась она. – У меня бок болит! А где мой папа? Папа!
Услышав шум, в комнату вбежала горничная. При виде ее Юджиния пришла в еще большее раздражение.
– Не хочу ее видеть! – хрипло кричала она. – Пусть она уйдет!
Гарриет виновато покосилась на горничную и пожала плечами. Та бесшумно выскользнула за дверь.
Похоже, единственное, что могло успокоить плаксиво накуксившуюся девочку, было пение. И Гарриет принялась петь.
Она как раз тихонько напевала «Выпей за мое здоровье…», когда Юджиния снова проснулась. Встрепенувшись, Гарриет положила мокрую салфетку на горячий лоб девочки.
– Гарри, а ты собираешься когда-нибудь выйти замуж? – вдруг сонным голосом поинтересовалась Юджиния.
– Не знаю, – удивилась Гарриет. – А почему ты спрашиваешь?
– Да так… если бы у тебя был ребенок, я могла бы с ним играть. Я хочу, чтобы, когда я вырасту, у меня было четырнадцать детей.
– Правда? – улыбнулась Гарриет. – Неужели четырнадцать?
– У миссис Биллоуз из нашей деревни их вообще пятнадцать, представляешь? Папа говорит, что это уж, пожалуй, чересчур.
– Да, наверное, многовато…
Но Юджиния уже провалилась в сон. На губах девочки играла легкая улыбка. Возможно, ей снились четырнадцать ее будущих детей, подумала про себя Гарриет. Хорошо уже то, что теперь она, по крайней мере, не металась в жару. Но радовалась Гарриет недолго – очень скоро Юджиния снова проснулась. Девочка вся пылала – судя по всему, у нее опять поднялась температура.
– Я послал в Лондон за другим доктором, – сообщил утром, вернувшийся Джем и с тревогой заглянул в глаза дочери. – Ну, как ты, малыш?
– Мне жарко, – капризно сообщила Юджиния. Нижняя губа у нее задрожала. – Не хочу лежать в постели… Хочу выйти на воздух! Просто посидеть в снегу…
Гарриет встала с кресла, в котором просидела всю ночь, и Джем занял ее место у постели дочери. И с тех пор это повторялось каждый день.
Лихорадка, когда Юджиния пылала в жару, сменялась ознобом… и так день за днем, бесконечно. Гарриет, сидя у ее постели, пела…
Ночью всегда было намного тяжелее. Днем жар еще иногда немного спадал, давая короткую передышку, а ночью лихорадка, словно стремясь взять свое, набрасывалась на девочку с удвоенной силой.
Ночью Юджинии редко удавалось проспать больше часа. Но, даже бодрствуя, она все равно продолжала сражаться с болезнью. Голова ее моталась взад и вперед по подушке, она кричала… кричала, пока у нее не срывался голос. Когда же, наконец, Юджиния проваливалась в сон, Джем пугался еще больше – ему казалось, что дочь уже никогда не проснется.
Как-то раз Гарриет вдруг пришло в голову, что Юджиния болеет – по-настоящему болеет – уже две недели. Она, как обычно, сидела возле ее постели, выжимая намоченную в ледяной воде салфетку, которой собиралась обтереть пылающий лоб Юджинии, когда услышала за дверью голос Джема.
– Неужели вы ничего не можете сделать?! – в отчаянии бросил он приехавшему из Лондона доктору.
Вслед за этим наступило молчание.
– Бог свидетель, я бы рад… но что я могу, милорд? – донесся до Гарриет низкий мужской голос. – Мы еще так мало знаем об этом. Многие специалисты бьются над решением этой загадки, но о лихорадке, которую вызывают укусы крыс, известно, к сожалению, очень мало.
Джем похудел и исстрадался, с каждым днем мешки под глазами становились все темнее, а морщины в уголках рта – все глубже.