Ночь и вся жизнь
Шрифт:
За ночь подморозило. Сыпала снежная крупка, ветер сдувал ее с ледяной корочки, затянувшей лунки. И Гурилев подумал: не переобуться ли, в ботинках не вытерпит, замерзнет за день, хотя в валенках из-за хромоты ходить тяжелей. Валенки были старые, с лысинами на внутренних сторонах — кустарные катанки с тугим негнувшимся подъемом, иногда натиравшим ногу.
Переобуваясь, слышал, как отворилась дверь, холодком качнуло занавеску.
— Входи, — раздался голос Ольги Лукиничны. — Замерзла я. Март вроде без рук, а щеки хватает… Сними
— Если не нужен вам, хочу в автобат наведаться. Насчет ремонта трактора. Остап Иванович коня дает, — ответил Володя.
— Давай лучше с воскресенья. Может, нужда будет в тебе, пока Анциферов в район не отъедет… А ты что такой хмурый?
— Нет, я ничего…
— Не бреши. Случилось что?
— С Лизой встретился…
— Вот как… Поговорили? — тихо спросила Доценко. — Чего молчишь? Ты уж правду мне… Брехать не умеешь, с люльки тебя знаю… Мечтала, зятем будешь…
— Сказала она мне, тетя Оля.
— Что сказала?
— А все.
— И что ж?
— Все равно люблю я ее, тетя Оля.
— Со всеми теми ее богатствами?
— Тут делить нельзя, не получится: это — кому-то, а это — мне. При человеке и жизнь его вся. Это когда мануфактуру выбираешь, тут — что тебе больше подходит…
— Не много ли хочешь взвалить на себя? Унесешь ли?
— А что делать, тетя Оля? Жалко мне ее.
— Жалеть — мое дело. Дочь моя. А она-то что? Хоть сказала чего?
— Сказала: обещаний никаких не давала и не даю. Подумай, говорит, на что идешь. А пока — оставь меня в покое, время покажет, кому какая и с кем дорога…
— Сам смотри, Володя, — вздохнула Ольга Лукинична.
Они помолчали. Затем Доценко спросила:
— Завтракал? Тогда разом будем. Картошка уже подоспела. — Она подошла к занавеске, позвала: — Антон Борисович! Иль спите еще?
— Нет, нет, обуваюсь, — отозвался Гурилев.
— Ждем вас…
После завтрака вместе с Володей Гурилев вышел на улицу ждать Анциферова: Володя по просьбе Ольги Лукиничны согласился проводить Гурилева к мастерским МТС.
Вскоре подошел Анциферов. По-деловому кивнул обоим.
— У вас все с собой? — глянул на инкассаторскую сумку под мышкой у Гурилева.
— По-моему, все, — пожал плечами Гурилев.
— Место надежное? — спросил Анциферов Володю.
— В каком смысле?
— Смысл один: надежное или ненадежное. Для временного заготпункта. Может, охрана на ночь нужна?
— Это дело ваше. Поглядите, сами решите. — Володя достал кисет, нахмурившись, стал крутить цигарку.
— Вот подворный список, Антон Борисович. — Анциферов подал бумажку. — Против фамилий сдатчиков — галочку. Помните: квитанции и денежный расчет на месте. Ценник у вас есть. В дискуссии не вступайте. У вас ощущается склонность к этому.
— Что, собственно, вас беспокоит в дискуссиях, Петр Федорович?
— Да вы не обижайтесь. Я человек прямой. Что думаю, то и говорю.
— Что значит — под метлу? — пыхнув дымом, спросил Володя. — А народ с чем хозяйство поднимать начнет?
— Это я уже слышал. Народ — это армия, фронт.
— Тут, значит, где не фронт — все во второй сорт пошло? — Володя ощупывал лицо Анциферова единственным глазом.
— Хоть бы и так. Я могу двое суток не жравши, а солдат или командир на передовой не может. И не должен! Ему под пули идти. А кто веселей пойдет? Сытый или голодный? Ему кусок мяса или сала нужен. А в госпиталях? Сам знаешь, хлебнул.
— Но и в обстановку вникать полагается. Фрицы сколько скота побили! Особливо свиней.
— Во! Опять это слово — обстановка, ситуация! — насмешливо скривился Анциферов. — Мы этой обстановкой управлять должны! В поддавки с нею играть я не могу и не стану, иначе она мигом скрутит. Мне отсюда не обстановку вывезти надо, а корма.
— Ну-ну, — сплюнул Володя. — А тыл, город в смысле, не от нашего ли личного хозяйства получать должен и сало, и то же мясо?
— Доценко где? — отмахнулся Анциферов.
— В хате, — буркнул Володя.
Анциферов двинулся было к крыльцу, но его остановило тарахтенье мотора. Из конца улицы катил грузовик. И когда был уже близко, за мутным в трещинках стеклом Гурилев различил лицо Вельтмана, баранку вертела Нина. Подъехали.
— Что ж, Антон Борисович, свели нас интендантские дороги? — . выскочил из кабины Вельтман.
— Значит, и вы сюда? — Гурилев пожал протянутую руку.
— Я всюду. Полковой заготовитель Фигаро.
— Заготовитель? — спросил Анциферов. — Рад коллеге. Я от райнаркомзага. — Он уже решил не идти к Доценко, прищурив глаз, хитровато приценивался к Вельтману.
— Не много ли нас на эту житницу, — смеясь, показал Вельтман на осевшие сельские хаты, вытянувшиеся вдоль улицы. — Как делить этот пирог будем? До дуэли не дойдет?.. Ладно. Пошутили. Я-то по конкретному делу. Убегая, немцы вроде оставили здесь небольшой склад: мука, оливковое масло в бочках, шоколад, что-то еще. Склад где-то в лесу. Не слыхали?
— Пока нет, — ответил Анциферов. — Про такое мужики объявлений не дают.
— Уточнить бы… У кого можно?
— А вам никто не скажет. Трофейное — оно ничье, раз не оприходовали. Народ растащит по хатам. Или уже растащили.
— Правильно сделали, если так, — засмеялся Вельтман. — Но может, еще не успели?.. Уточнить бы, где этот склад.
— Мертвое дело, — махнул рукой Анциферов. — Тут мужики — молчуны. Кто вы им? А никто. Сегодня здесь, а завтра убыли. Так что страху у них никакого. Но мне скажут! С ними надо уметь говорить! Найду я вам этот склад. Но с условием: дайте на два дня машину. Корма свезти надо отсюда и еще из нескольких сел. На санях не развернешься. Да и пацан мой, кучер, совсем плох. Всю ночь спать не давал — кашлял, хрипел.