Ночь, когда она умерла
Шрифт:
Известие я воспринял без особых эмоций, чем, похоже, разочаровал своего старого знакомого детектива Кэллагана. Сожалею ли я о смерти мисс Тейлор, поинтересовался у меня детектив Кэллаган тоном, в котором можно было без труда различить нотки подозрительности? Я ответил, что очень сожалею, после чего принял пару таблеток успокоительного (обычно я не принимал больше одной, да и одну принимал редко, но сегодня ночью без успокоительного уснуть мне бы не удалось) и, заняв кресло в углу кабинета, стал наблюдать за работой полицейских. Они фотографировали очерченный мелом силуэт, где несколько минут назад лежало тело, и что-то отмеряли
Афина взобралась мне на колени сразу же после того, как я устроился в кресле, свернулась клубочком и прикрыла глаза. Несчастное животное было так напугано, что до сих пор дрожало. Во время последнего визита к ветеринару врач дал мне несколько ампул с лекарством, которое следовало применять при острых приступах паники, но руки у меня дрожали от одной мысли о том, что я сделаю ей укол. Хотя это странно звучало в свете того, что людям я за свою жизнь сделал миллион уколов.
Тем временем детектив Кэллаган закончил наблюдать за работой полицейских, подошел ко мне и, взяв невысокий стул, присел.
— Как вы себя чувствуете, доктор? Я видел, что вы выпили лекарство.
— Это успокоительное. Вы наблюдательны, детектив. Я великолепно себя чувствую.
Выражение моего лица, конечно же, говорило прямо противоположные вещи. Детектив Кэллаган внимательно посмотрел мне в глаза, но тему развивать не стал.
— Как я понял, вы были знакомы с мисс Тейлор? — задал он очередной вопрос.
— Да, детектив. Я был с ней знаком, и мы даже были любовниками.
— Как долго?
— Около месяца. Может, чуть больше.
Детектив Кэллаган черкнул пару слов в блокноте.
— Скажите, а… насколько вы были близки? — Этот вопрос он задал осторожным, неуверенным тоном — будто понимал всю его глупость.
— Мы занимались любовью у меня дома, у нее дома, в моей машине, в ее машине, в нашем с господином Фельдманом клубе и на заднем ряду кинотеатра. Это достаточно развернутый ответ?
Детектив Кэллаган не повел и бровью. В другой ситуации это бы меня разочаровало, но сейчас мне было все равно. Снотворное начинало действовать, и голова становилась тяжелой.
— Как хорошо вы ее знали, доктор?
— Она снимала квартиру недалеко от меня, работала продавщицей в магазине одежды, часто появлялась в нашем клубе и очень любила фильм «Основной инстинкт».
— Судя по ее одежде, дорогой косметике и духам, она хорошо зарабатывала?
— Нет, просто я люблю баловать женщин. Это одна из моих слабостей.
В блокноте детектива Кэллагана появилось еще несколько строчек.
— Вы знаете кого-нибудь, кто мог желать ей зла?
— С трудом могу предположить, что существовали такие люди.
Он отложил блокнот.
— Знаете, доктор, это весьма странный случай. Мисс Тейлор умерла от удушья. Причем тело выглядит так, будто она совершила самоубийство — повесилась. Характерная травма шейных позвонков, следы от веревки на шее. Но веревку мы не нашли. Более того — единственным местом в вашем доме, где можно было… это сделать, является люстра в кабинете, но она вряд ли выдержала бы вес тела. И, что самое странное, тело не перемещали. Нет никаких следов, которые бы указывали на это. Она умерла здесь, на ковре, и осталась в той же позе, в которой вздохнула в последний раз.
Я устало кивнул, глядя на меловые линии.
— Вы ведь понимаете, что это
— Понимаю. Есть что-нибудь еще, что заслуживает моего внимания?
— Да. Мисс Тейлор оставила предсмертную записку. То есть, не знаю, можно ли ее назвать таковой…
Первым, на что я обратил внимание, была бумага, которую детектив положил передо мной. Дорогая и качественная, чем-то похожая на мою бумагу для писем, но, тем не менее, такой бумаги я дома не держал. Потом я обратил внимание на ручку, которой пользовался автор записки. Зеленые чернила, тонкое перо, позволявшее с наибольшей точностью передать все росчерки и завитушки. Я писал паркером с более широким пером — как и у всех врачей, почерк у меня был ужасным, росчерки и завитушки точно передавать не требовалось, а тонкое перо сделало бы написанное абсолютно нечитаемым. И только после этого я вгляделся в почерк. Он не принадлежал Кэт — это я мог сказать точно. Это был почерк Беатрис. Он был достаточно узнаваем для того, чтобы исключить вероятность ошибки. «Иногда люди уходят для того, чтобы хранить дорогих людей», значилось в записке. Прочитал я это с трудом — строчки плыли перед глазами, голова кружилась, и сейчас больше всего на свете мне хотелось прилечь.
— Что скажете? — подал голос детектив Кэллаган.
— Мы можем продолжить нашу беседу позже, детектив? К примеру, завтра? Мне необходимо отдохнуть, но завтра, обещаю, я загляну к вам.
— Вы уверены, что с вами все в порядке, доктор? Может, мне позвать врача?
— Какого, черт побери, врача? Я сам врач! — Я положил голову на спинку кресла. — Что еще надо вам сказать для того, чтобы вы убрались? Может, встать перед вами на колени?!
Детектив Кэллаган примирительно кивнул, поднялся и сделал знак полицейским собираться. Я смотрел на то, как они выходят из кабинета, дождался, пока за ними закроется дверь, но поднялся из кресла только спустя несколько минут — головокружение ослабло, и это означало, что в ближайшие десять минут я не упаду в обморок посреди своего же кабинета.
В спальне я разулся, снял пиджак и, не раздеваясь, опустился на кровать. Происходящее по своей иррациональности приближалось к романам Кафки с одной разницей: это была реальная история, а не сюжет с выдуманными персонажами. Несмотря на двойную дозу успокоительного, меня трясло от всего пережитого. Если бы я вышел на улицу в таком состоянии, то убил бы кого-нибудь, а потом об этом и не вспомнил.
Запрыгнувшая на кровать Афина потерлась теплым боком о мою руку, намекая на то, что ей хочется внимания. Я погладил ее, она довольно заурчала, перевернувшись на спину и блаженно замерев, после чего снова свернулась клубочком и прижалась ко мне.
Я открыл портсигар и изучил его содержимое. Обычных сигарет оставалось всего несколько штук, и следовало на днях купить пачку, а сигареты с опиумом были на месте. Я достал одну из них и, разминая в пальцах завернутый в коричневую бумагу табак, вспоминал, куда положил остальные. Вспомнил, что они лежат в одном из ящиков стола, щелкнул зажигалкой и закурил. Ощущение легкости и умиротворения, приходящее сразу после нескольких затяжек, не могло даровать даже самое сильное снотворное. Я положил голову на подушку и замер, глядя в потолок. Проблемы отдалялись, меня снова клонило в сон, и вот уже мистические совпадения были далеко, так далеко, что, казалось, их не существует.