Ночь, когда она умерла
Шрифт:
— Да, разумеется. Один выходной в неделю утомляет, но, если говорить в общем, я доволен. — Я отдал ей один из бокалов. — За встречу.
— За встречу, — согласилась Рэне. — Как я ловко увела тебя у этого Кэллагана! Скажи, а что ты делал в полицейском участке? Надеюсь, ты ничего не натворил?
— Нет. Но убили двух девушек, с которыми я был знаком. Одну из них нашли в моей квартире.
Рэне поставила бокал на стол.
— И часто у вас тут подобное?
— В принципе, да, для нас такие вещи — обычное дело, хоть и плохо звучит. В этом городе может произойти
— Да уж, невесело. И до чего вы с Кэллаганом договорились?
— До того, что у меня есть железное алиби, но кто-то, по его мнению, желает мне зла.
Она покивала и взяла с блюда кусочек сыра.
— Наверное, какой-нибудь ревнивый муж?
— Настолько ревнивый? Тогда он уже не ревнивый муж, а мой потенциальный пациент.
— Кстати, про ревнивых мужей. А что там у тебя, собственно, с личной жизнью? Пару раз в год задумываешься о том, что тебе пора жениться?
Я допил вино и снова наполнил свой бокал.
— По правде говоря, нет.
— До сих пор переживаешь травму?
— У меня нет никакой травмы, Рэне.
Она подняла указательный палец.
— Еще как есть! Ванесса бы подтвердила.
Это уж точно — Ванесса бы подтвердила много вещей, подумал я.
— Может быть. Но это не та травма, о которой ты думаешь.
— О, да брось. Ты ведь не думаешь, что я тебя не понимаю? Как бы ты ни делал вид, что все хорошо, я знаю, как обстоят дела. Иначе бы ты уже давно женился, а не менял бы женщин каждую неделю. Тебе хочется, чтобы кто-то готовил тебе еду и встречал с работы, правильно? Чтобы кто-то гладил тебе рубашки. Может, у вас даже были бы детишки…
— Детишки? — переспросил я — чуть более презрительно, чем следовало.
Рэне нахмурилась.
— Ты разве не хочешь детишек? Ты покупал бы своей жене абрикосы, груши, ананасы и какие-нибудь странные вещи, вы вместе смотрели бы снимки УЗИ, а потом ты стал бы счастливым папочкой.
Я отставил бокал.
— Давай не будем о детишках, Рэне. Хорошо?
— Хорошо. А что случилось?
— Как-нибудь я тебе расскажу.
— Эй, эй! — Она потрепала меня по руке. — Что значит «как-нибудь я тебе расскажу»? Расскажи сейчас!
Я убрал руку.
— У Диты, как ты помнишь, не могло быть детей. Но у нее получилось забеременеть, что она успешно от меня скрыла, а потом сделала аборт и сказала, что, вероятно, это был не мой ребенок. А потом я узнал, что он был моим.
Рэне задумчиво потерла пальцами щеку.
— Я не знала. Извини.
— Я сам об этом узнал только недавно. Но это было неприятный сюрприз.
— Конечно. — Она сделала паузу. — Ты до сих пор зовешь ее «Дита».
— Да. По привычке.
Она подвинула к себе блюдо с сыром.
— Тебе, наверное, это говорили тысячу раз, но надо отпустить прошлое для того, чтобы настоящее смогло войти в твою жизнь.
— Я знаю. Но от этого мне не легче. Эта женщина была рядом со мной, когда после смерти Беатрис рухнул мой мир, и я вряд ли пережил бы это в одиночку. Если бы не она, я бы не решился написать еще одну диссертацию. Она была рядом со мной, когда я узнал, что у меня рак, и она поддерживала меня, как могла. А потом… — Я развел руками. — А потом все в одну секунду рухнуло к чертям. Ты ведь не думаешь, что люди просто вырывают такие вещи из души и идут дальше, радуясь жизни? Да, я меняю женщин каждую неделю, но, если бы у меня не было этих женщин, я бы уже сошел с ума.
Рэне вздохнула.
— Ну, что я могу тебе сказать. В очередной раз упомянуть о том, что ты любишь упиваться собственным горем?
— Может, и так. Но я уже большой мальчик. Мой характер не изменится.
— Ох, братец. Ты большой дурень, вот что я тебе скажу. Иногда я жалею о том, что я тогда не забеременела, и что ты на мне не женился. Тогда мы оба избежали бы многих ошибок.
В тот момент я как раз снова наполнял бокал Рэне. Я рассмеялся, и моя рука вздрогнула. Рэне ловко подхватила бокал, не давая ему упасть.
— Ты жалеешь о том, что тогда не забеременела?
— Иногда у меня бывали подобные мысли. У нас родился бы прекрасный мальчик с моими каштановыми волосами и твоими синими глазами. А, может, и девочка. И они бы танцевали, как и ты. И учились бы на юристов. А, может, и на врачей, кто знает?
Я поставил перед ней бокал.
— Надеюсь, твой муж не будет ревновать, если ты передашь ему детали нашего разговора.
— Не думаю. Он не захочет со мной ссориться. Его интересую не только я, но и мои деньги.
— Он вообще в курсе этой истории?
Рэне улыбнулась.
— Он не ревнив, конечно, но мне кажется, что ему не понравятся такие пикантные подробности моего прошлого. Кроме того, он и так тебя… недолюбливает.
— Почему?
— Долго рассказывать. Если в общем — папа успел наговорить ему кучу гадостей про тебя. Он рассказал ему, что мама и твой отец не были женаты, что они никогда не любили друг друга, а маме просто захотелось ребенка от немецкого миллиардера… в общем, все в таком духе. Папа сказал Демиану, что рожденное вне брака дитя — это уже маленький грешник в квадрате. Хотя бы потому, что таких детей нельзя крестить. А потом сказал: ты же понимаешь, Демиан, какое из этого ребенка выросло существо, особенно если учесть, что его покойный отец любил пошалить.
Я открыл портсигар и достал сигарету.
— Как на это реагировала мама?
— Она, слава Богу, этого не слышала. Конечно, она была правоверной христианкой, но за такие речи вполне могла бы выгнать папу взашей.
— Это уж точно. Когда мама злилась, она была похожа на фурию. Я боялся к ней подходить.
Рэне в очередной раз крутанулась на табурете.
— Послушай, я голодна. Давай закажем пиццу?
— Давай, — согласился я. — Ты не ешь лук, я не ем грибы, а помимо этого можно заказывать какие угодно добавки, я прав?