Ночь лунного страха
Шрифт:
— — Хоть бы мяу сказал… Поздоровался!
Котенок настороженно прижал ушки.
Дэзи подняла глаза, разглядывая дом. На большинстве окон были опущены жалюзи. Она скользила взглядом по фасаду и вдруг замерла…
В гладком без переплета окне второго этажа стоял ее жених. Стоял вполоборота к ней, очевидно, разговаривая с кем-то, находящимся в глубине комнаты.
Сначала ей показалось, что он заметил ее.
— Алло! — Дэзи помахала ему рукой. Скрываться было бессмысленно.
Но он отошел от окна, так
Она подождала: может быть, он выйдет? Но никто не вышел ей навстречу. Дом был тих.
Дэзи взяла котенка на руки.
— Пойдем-ка вместе!
Дверь была приоткрыта.
В просторной белой кухне, куда Дэзи попала, в воздухе плавали восхитительные запахи. Что-то шкворчало, булькало, потрескивало… "Ну и ну, — она потянула носом:
— Картофельные оладьи, тушеное мясо…"
— А, Иржик, тебя уже носят на руках!
Приятной полноты немолодая женщина, хлопотавшая у плиты, подошла, взяла у Дэзи из рук котенка и опустила его в карман аккуратного в красный горох фартука.
— Чем он занимался? — кратко по-русски поинтересовалась она.
— Он катал клубок, — Дэзи протянула ей и подобранный на дорожке серый клубок — Присаживайтесь… — Женщина вернулась к плите. — У меня тут чуть все не сгорело… Разве за всем уследишь!
«Какие толстые оладьи, какой нежный салат…» — подумала Дэзи почти восхищенно, оглядывая чудесную кухню.
— Хотите кофе?
Женщина предложила это так естественно и приветливо, как будто они с Дэзи были знакомы уже много лет. И Дэзи неожиданно для себя согласилась.
— В общем-то… Я только хотела узнать одну вещь, — сказала она, присаживаясь к столу. — Конечно, неудобно, что я так без приглашения ворвалась…
Но видите ли, когда я подходила к дому, в окне стоял мужчина. Я помахала ему рукой, но…
Дверь в кухню оставалась чуть приоткрытой, и на мгновение Дэзи показалось, что кто-то смотрит на нее в эту щель.
— Мужчина? — перебила ее удивленно женщина и протянула ей чашку:
— Угощайтесь!
— Спасибо! — Дэзи сделала глоток. — Но он, очевидно, не заметил меня… Понимаете, я бы хотела его увидеть.
— Вам, наверное, показалось… — убежденно заметила женщина. — В этом доме нет никакого мужчины.
"Ну как же?! — хотела сказать Дэзи. — Как же нет? Я ведь не слепая, я видела здесь своего жениха.
Как же нет, когда я сама его видела?" Она хотела все это сказать, но получалось, что она говорит как бы сама с собой. Хочет сказать, а ничего не слышно. Хочет встать из-за стола и не может.
Котенок Иржик выглянул из кармана фартука приветливой, но такой непонятливой хозяйки дома.
«Чертенок, у него такой вид, как будто он сейчас наконец заговорит и все объяснит мне!» — подумала Дэзи. Но котенок, очевидно, решил не изменять своим привычкам и спрятался снова.
Свесив голову набок, как сломанная кукла, Дэзи тихо сползла со стула на пол. Ничего ей больше не хотелось выяснять, ничего не хотелось делать… Только спать, и все.
Дэзи не появилась за ужином.
— Вы не знаете, куда запропастилась наша девочка? — поинтересовалась Светлова у ее жениха.
— Как? Разве вы не в курсе?
— Нет…
— Неужели она вас не предупредила?
— О чем?
— Странно, что она ничего вам не сказала… Мне Отчего-то казалось, что она очень дружна с вами.
— Вы мне льстите…
— Право… Какое непростительное легкомыслие!
Могла с вами и попрощаться…
— А что все-таки случилось?
— Дэзи поехала к отцу.
— Вот как?
— Да. Они давно не виделись, и сами понимаете…
— А когда она вернется?
— Право, мне это пока неизвестно. Кстати, завтра я тоже уезжаю. Намерен присоединиться к ним.
— Ага! Вам, кажется, предстоит серьезное испытание — знакомство с родителями невесты, не так ли?
— Вы угадали, — польщенно улыбнулся художник.
Глава 2
Еще несколько томительных минут ожидания, пока не подали трап, и Никита Лопухин, эмигрант в первом поколении, гражданин Соединенных Штатов Америки, снова ступил на землю своей исторической родины.
За три свободных часа, что были у него в Москве, — столько времени оставалось до вылета в далекий сибирский город — он успел только взглянуть на дом, в котором родился и откуда его увезли, когда ему было восемь лет.
Тогда шел восемьдесят пятый год. И, насколько Никита помнил то время, это была жизнь, в которой всегда чего-то не хватало. Причем самого необходимого. Иногда не хватало всего сразу: туалетной бумаги, напора воды в кране, чтобы зажигалась газовая колонка в их старом доме; молока, зубной пасты, постельного белья…
Это было время очередей — всех за всем. Длинных, многочасовых, безобразных, со спонтанно возникающими драками, ссорами, перепалками, когда люди теряли человеческий облик. Одни были готовы выцарапать глаза ближнему; другие, напротив, были молчаливы, безответны, могли часами тупо и покорно стоять на одном месте в надежде получить килограмм гречневой крупы.
Однажды мама, которая не переносила эти стояния физически — ее начинало тошнить, — все-таки выстояла одну такую очередь, чтобы купить ему — только два килограмма в одни руки! — апельсины.
Она вернулась совершенно измочаленная, с темным от усталости и гнева лицом и сказала:
— Это унижение. Человек не должен мириться с унижением. Потому что, если он, хоть и ненадолго, но соглашается, что его считают дерьмом, он в дерьмо и превращается. Я все сделаю, чтобы мы уехали отсюда.
И она сделала все.