Ночь – мой дом
Шрифт:
На это у нее никогда не хватало наличности: все свои деньги она отсылала на Кубу — либо семье своего нахлебника-муженька, либо своим друзьям из антимачадовского движения. Иногда Эстебан ездил на Кубу по ее поручениям, эти поездки с целью сбора средств обычно совпадали с открытием того или иного ночного клуба. Обратно он привозил обнадеживающие новости о революционном движении, но Джо знал по опыту, что после его следующего путешествия эти надежды окажутся разбитыми вдребезги. Он привозил и свои фотографии. Глаз у него становился все зорче, и он овладевал камерой все лучше — как великий скрипач с годами все
— У тебя на руках женщина в смятении, — сказал он Джо после очередной поездки.
— Это-то я знаю, — ответил Джо.
— А ты понимаешь, отчего она в смятении?
Джо налил им по рюмке «Бочкового рома Суареса»:
— Нет, не понимаю. Мы в состоянии купить все, что она пожелает, заняться всем, чем она захочет. Она может себе позволить самую дорогую одежду, она может стричься у лучших парикмахеров, ходить в лучшие рестораны…
— Из тех, куда пускают латиноамериканцев.
— Это и так понятно.
— Неужели? — Эстебан, сидевший в кресле, наклонился вперед, поставил ноги на пол.
— Я пытаюсь объяснить ей, — проговорил Джо, — что мы победили. Что теперь мы с ней можем отдохнуть. И вместе состариться.
— И ты думаешь, она этого хочет? Быть женой богача?
— Разве не этого хочет большинство женщин?
Эстебан странно улыбнулся:
— Когда-то ты мне рассказывал, что в отличие от большей части гангстеров ты вырос не в бедности.
Джо кивнул:
— Мы жили не так уж богато, но…
— Но у вас был славный дом, вы всегда ели досыта, могли себе позволить ходить в школу.
— Да.
— И твоя мать была счастлива?
Джо долго молчал.
— Мне кажется, это ответ «нет», — заключил Эстебан.
Наконец Джо произнес:
— Мои родители, скорее, походили на дальних родственников, каких-нибудь троюродных. У нас с Грасиэлой не так. Мы — не они. Мы все время разговариваем. Мы, — он понизил голос, — все время трахаемся. Мы по-настоящему наслаждаемся обществом друг друга.
— Ну и что же?
— Ну и почему бы ей меня не полюбить?
Эстебан рассмеялся:
— Конечно, она тебя любит.
— Но не говорит этого.
— Разве важно, чтобы говорила?
— Для меня — да, — ответил Джо. — И она не хочет разводиться с Балбесом.
— Я не могу выступить в его защиту, — признал Эстебан. — Мне и за тысячу лет не понять, чем ее так покорил этот pendejo. [39]
— Ты его видел?
— Всякий раз, когда я прохожу по самому паршивому кварталу Старой Гаваны, он сидит там в каком-нибудь из баров, пропивает ее деньги.
39
Раздолбай (исп.).
«Мои деньги, — подумал Джо. — Мои».
— А ее там до сих пор кто-нибудь разыскивает?
— Ее имя в списке, — ответил Эстебан.
Джо поразмыслил над этим.
— Но я мог бы за две недели достать ей фальшивые документы. Могу же?
Эстебан кивнул:
— Разумеется. Или даже быстрее.
— И тогда я смогу отправить ее туда, и она увидит, как этот ублюдок сидит у стойки, и она… Она — что, Эстебан? Как она поступит? Думаешь, ей этого хватит, чтобы его бросить?
Эстебан пожал плечами:
— Послушай меня, Джозеф. Она тебя любит. Я знаю ее всю жизнь, я видел ее влюбленной. Но с тобой? У-у! — Он расширил глаза и обмахнулся шляпой. — Она такого никогда не испытывала. Но помни, десять лет она считала себя революционеркой и тут вдруг в один прекрасный день обнаруживает, что по-настоящему хочет все это сбросить с плеч: свои убеждения, свою родину, свое призвание, а также своего глупого старого мужа, — сбросить и уйти к американскому гангстеру. Думаешь, она когда-нибудь сможет признаться в этом самой себе?
— Почему бы и нет?
— Потому что ей тогда придется признать: она — революционерка из кафе, она — не настоящая бунтовщица. Нет, она не станет себе в этом признаваться. Она с двойной энергией бросится в общее дело, а тебя будет держать на некотором расстоянии. — Он покачал головой, завел глаза к потолку и погрузился в раздумья. — Когда говоришь об этом вслух, кажется, что это какое-то безумие.
Джо потер лицо. И сказал:
— Оно и есть.
Все шло гладко примерно года два, чертовски долгий срок для такого бизнеса. Пока в город не прибыл Роберт Дрю Прутт.
В понедельник, на другой день после того разговора с Эстебаном, к Джо пришел Дион и сообщил, что Р. Д. обчистил очередной их клуб. Роберта Дрю Прутта обычно называли инициалами, и он беспокоил всех в Айборе с тех пор, как восемь недель назад вышел из тюрьмы и объявился здесь, чтобы проложить себе путь в жизни.
— Почему нам просто не отыскать этого ублюдка и не пришить его?
— Это не понравится местным куксам.
В последнее время ку-клукс-клан набрал большую власть в Тампе. Его члены всегда были фанатичными противниками пьянства — не потому, что сами не пили (пили они постоянно), а потому, что считали: алкоголь дает иллюзию власти низшим классам, приводит к внебрачным связям между расами, а кроме того, является частью папистского заговора, имеющего целью посеять слабость среди последователей истинной религии, чтобы католики в конце концов сумели овладеть всем миром.
До финансового обвала ку-клукс-клан не трогал Айбор. Но как только экономика рухнула, идея власти белых начала обретать сторонников — отчаявшихся людей, таких же как и те, что стали толпиться вокруг проповедников адских мучений. Люди были растеряны и испуганы, а поскольку веревки для линчевания не могли дотянуться до банкиров или биржевиков, они искали мишени более доступные.
Они нашли их в лице рабочих сигарных фабрик, ибо те с давних пор славились забастовочной активностью и радикальными убеждениями. Последней забастовке положил конец именно ку-клукс-клан. Всякий раз, когда забастовщики где-нибудь собирались, куклуксклановцы врывались на это собрание, наобум стреляя из винтовок и колошматя рукоятками пистолетов всех, кто попадется под руку. На лужайке у дома одного из забастовщиков они сожгли крест, в дом другого, на Семнадцатой, бросили зажигательную бомбу, а двух работниц, пешком возвращавшихся домой с фабрики «Селестино Вега», изнасиловали.