Ночь на кордоне
Шрифт:
Загромыхали скамейки, зашаркали ноги, четыре сотни вихрастых голов замерли. Стало тихо-тихо.
Когда все сели и успокоились, директор продолжал:
— С величайшей радостью, с величайшей гордостью я хочу сообщить вам, что в нашем городе находился и действовал юный разведчик — ученик нашей школы…
В зале поднялся шум, возня, послышались возгласы: «Кто? Где? Как фамилия?»
Директор подождал, пока шум в зале утих.
— Поступив учеником в реальное училище, он вёл наблюдение за полицией, передавал важные сведения в лес партизанам
В зале всё пришло в движение, поднялся шум, все оборотились ко мне, в задних рядах повставали, ища меня глазами, послышались восклицания: «Вот это Серёга! Вот дает! Кто б подумал!»
А я сидел сам не свой от радости и счастья. Лицо у меня раскраснелось, уши горели, и всё вокруг казалось таким хорошим и праздничным. Я теперь не чувствовал никакой обиды ни на Мишку Шайдара, ни на всю нашу компанию, которая раньше лупила меня. Они теперь сожалеют об этом и невозможно завидуют. Тётка сказала, чтоб я встал и поклонился. И я сделал так, как она советовала, хотя вместо поклона я низко опустил голову и покраснел ещё больше.
Как раз в этот момент на трибуну поднялся рослый военный — командир партизанского отряда Андрей Краснобородько. Он поднял руку, и в зале сразу всё утихло. Дальше он развернул бумагу и громко прочёл:
«За подрывную и разведывательную деятельность в тылу врага, за доставку ценных сведений партизанам и проявленные при этом мужество и отвагу Президиум Верховного Совета СССР награждает ученика Раздольской средней школы № 1 Сомова Сергея Викторовича медалью «За боевые заслуги».
Снова все повернулись в мою сторону, зашептали: «Иди… — иди… Чего же ты…»
А я так растерялся, что ничего не понимал. Тётка подталкивала меня к трибуне. Словно в тумане, пошёл я к военному. Духовой оркестр грянул туш, в зале все повставали и дружно захлопали.
Командир партизанского отряда долго тряс мне руку — она даже в плече заболела, приколол на моей рубашке медаль и повернул меня лицом к залу. Мне нужно было что-то сказать, а я совсем опешил, только глупо улыбался и хлопал глазами. С передних мест подсказывали: «Кричи: «Служу Советскому Союзу!» Я сказал себе под нос так, что и сам не расслышал: «Служу Советскому Союзу» — и торопливо полез со сцены.
В проходе меня окружили мальчишки, застрекотали, залапали руками.
— Серёга, покажи…
— Дай потрогать!
— Ох ты, блестит!
— Вот повезло!
— Не наступай ему на ноги… Куда лезешь!
Да, в этот день я был самый счастливый человек на земле.
Домой я шёл не один. Меня, Настеньку и тётушку Екатерину Макаровну до самого дома провожали ученики и учителя. Я готов был всех расцеловать, если бы не моя проклятая робость.
Мишка Шайдар старался протиснуться ко мне и всё время повторял:
— Ты на меня не обижайся… Я ж не знал.
— Я не обижаюсь.
— А я знал, я сразу догадался, что ты партизан, — торопливо, сыпал Васька Блинов, — ещё как мы с тобой в реальное ходили…
— Ничего ты не знал, — возражали ребята.
— Нет, знал. Когда в полиции погреб взорвали, я сразу сказал, что это Серёжкина работа. И ещё когда он на моё место у окна просился…
После майских праздников из Куйбышева приехали моя мать и сестрёнка Оля. Нам дали хорошую квартиру в отремонтированном доме в центре города.
По утрам за мной заходила Настенька (вместе с отцом она жила теперь неподалеку от нас). Я всегда носил её портфель. На углу нас обычно поджидал Женька, и мы втроём отправлялись в школу.
Конечно, я не очень гордый, но мне всегда приятно смотреть на Доску почета. На ней висит моя большая фотография, обведённая красной шёлковой ленточкой. С фотографии я смотрю прямо на дверь, так что каждый входящий в школу обязательно встречается со мной взглядом.
С тех памятных лет много воды утекло. Я окончил среднюю школу, а потом лесохозяйственный институт вернулся в свой родной город и, как мой отец, стал работать лесничим. Мы поженились с Настенькой, у нас двое детей. Они ходят в ту же школу, куда ходили и мы.
23 февраля меня всегда приглашают в гости пионеры чтобы я рассказал им о далеких военных годах полных опасностей и необыкновенных приключений.
Волки
Рассказ
Холодный майский день. На дне глухого оврага, поросшего густым колючим терновником и лещиной, стоит староста села Размыкайловки Кавров и немец Курт Винтер, молодой офицер в новеньком зелёном мундире. Несколько поодаль — неподвижная фигура солдата. Это огромный детина в каске и кованых сапогах. В руках у него автомат.
Старосте лет пятьдесят; он грузен, одет в телогрейку защитного цвета, перепоясанную широким комсоставским ремнем.
Рядом под кручей, среди размытых корневищ орешника, чернела, словно отверстие русской печи, волчья нора. Земля вокруг неё вытоптана, там и тут валяются обглоданные кости и клочья шерсти. Чувствуется крепкий запах зверя и падали.
Офицер нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поскрипывая сияющими сапогами. Обращаясь к нему, Кавров говорил:
— Вы не беспокойтесь, пан офицер. Сейчас привезут Ионова Кузьку, и всё будет сделано. Он их в один момент вынет. Этому Кузьке семь лет, а он вот такой, — староста нагнулся и опустил ладонь до уровня своего колена, — с моего Ивана. А Ивану на той неделе четвёртый годок пошёл. Сущий муравей, честное слово. Но уж скор да ловок! Что на дерево влезть, что в колодец спуститься — в один миг. Только покажи.