Ночь не наступит

Понизовский Владимир Миронович

— От Терентия Петровича, с поздравлением!..

— Какова, к бесу, Терентия? — взревело за калиткой.

— От Терентия Петровича, с поздрав...

— У-у, пропойный! Вот обломаю о спину батог, будешь бужать, будоражник! Щас Жулика спущу!

Пес снова залаял, загрохотал цепью. По дворам отозвались разбуженные собаки. Антон отскочил от калитки:

— Не разглядел номера, нам надо семнадцать, — стараясь не выдать своего смущения, объяснил он. — Тут, через дом.

Семнадцатый был огорожен высокой каменной стеной, за которой не проглядывалась даже крыша дома, — с коваными воротами, с фонарем над дверью калитки. В двери был прорезан

глазок. У ручки торчало бронзовое кольцо звонка в виде лаврового венка.

«Не то... — растерянно подумал юноша. — Явно не то...» Но все же потянул за кольцо. За оградой долго было тихо. Потом с той стороны двери щелкнула заслонка глазка:

— Чего изволите-с в такую рань?

— Я — от Терентия Петровича...

— Никому открывать не велено-с, товарищ прокурора с семейством в отъезде на водах пребывают-с... — Антон отскочил от калитки.

— Опять не то? — в голосе женщины был гнев. — Так вы весь город на ноги поднимете.

— Кажется... Кажется, номер двадцать три...

— Нет, благодарю покорно, — с презрением посмотрела она на юношу. — Здесь товарищ прокурора, а там небось — шеф жандармского управления.

Она в изнеможении прислонилась к побеленному известкой стволу тополя:

— Надо же, послали такого болвана...

— Что же делать? — виновато и в полной растерянности спросил Антон. — Я, сударыня, в первый раз...

— Оно и видно, — женщина провела ладонью по лицу сверху вниз. — Эх, вы!..

— Может, к командиру группы? — неуверенно предложил он.

— Командир разрешал приходить? А если провалим? Нет, голубчик, у нас так не делают, — она помолчала. И решила: — Пошли к Волге, там проворкуем до утра, — ее слова звучали издевкой. — Знаете хоть, в какой стороне Волга?

— Вон в той.

— Нет, милый, в противоположной. Туда, в сторону централа, нам идти!

Она зашагала впереди, а он понуро поплелся за нею. «Вот шляпа! Вот пентюх!.. Хоть на глаза Леониду Борисовичу и Феликсу не показывайся!..»

Они поплелись по городу. От бессонной ночи, от нервного напряжения последних суток Антон и сам-то устал до предела, ноги у него подкашивались. А как должна была чувствовать себя эта женщина?.. Она шла молча, но вся ее фигура, острые плечи, резкие движения, вскинутая голова выражали раздражение и презрение к нему. Со стороны они выглядели, наверное, как загулявшие, а потом рассорившиеся молодые супруги. На улицах чувствовалось какое-то беспокойство, проскакивали верховые жандармы. Антон и его спутница шли не таясь, и на них никто не обращал внимания. Без помех они вышли к Волге, по берегу удалились версты на две от лабазов и причалов. И женщина наконец обессиленно опустилась на траву.

— Поспите, — виновато предложил студент.

Он скинул куртку, постелил ее на землю:

— Положите мне голову на плечо и поспите.

— Пожалуй, — равнодушно согласилась она, комочком свернулась на его куртке, положила голову на его колени, подсунула под щеку ладонь. И в ту же секунду заснула, задышала мерно и с хрипом.

Антон сидел, боясь пошевелиться, чувствуя, как она худа и легка. Шляпку она отбросила, и теперь он мог разглядеть ее лицо. В неясном свете уходящей ночи оно казалось серо-голубым, истонченным. На нем темными пятнами расплывались чаши глаз и неестественно черно вырисовывались губы. Сейчас, безмятежно спящая на его коленях, она казалась беспомощной, беззащитной и маленькой — и он снова подумал с удивлением и завистью: «Старый партиец»?.. А разве не такой

же была Вера Засулич? И Софья Перовская, и Геся Гельфман — девушки-легенды, своими подвигами бесстрашия и мужества уязвившие самолюбие всего российского «сильного пола»? И она — неизвестно за какие подвиги против строя осужденная на двадцать лет каторги. Только подумать: на двадцать лет, до глубокой старости! А он... Антон почувствовал неодолимый стыд. Что делать после случившегося? Бежать бы куда глаза глядят — только бы не слышать ее презрительного голоса...

Женщина вздрогнула, жалобно застонала во сне, потерлась щекой о его колено и снова задышала спокойно и глубоко.

«Нет! — решил он. — Раз такая ерунда случилась, я сам повезу ее в Куоккалу, на дачу Степанова!»

Если бы в эту минуту на них неожиданно напал целый полк жандармов, он бы разметал их всех, грыз бы зубами, дрался как лев!..

С реки потянуло предутренним ветром. Под самым обрывом берега проплыла за пыхтящим буксиром баржа. Антон снова почувствовал, что озяб — сырой ветер пронизывал его до костей. «И пусть! Простужусь, воспаление легких — пусть! — он даже рад был этому физическому мучению. — Температура сорок, а я все равно везу ее и доставлю в целости и сохранности! А потом падаю без сознания и брежу... Пусть!» Он склонился над женщиной. Острое плечо ее было холодным и жестким.

— Господа, господа! Нехорошо-с!

Он вскинул голову. Уже было светло, и над ним стоял, возвышаясь огромной конусообразной статуей, старик городовой с седыми усами.

— Меру знать надобно-с, молодежь! — добродушно-укоризненно продолжал полицейский. — В постельку-с, а то маменьки обеспокоятся. А тутеча и мазурики шастают, ограбить могут-с, и убивств случаи имеют место.

— Благодарю за совет, — сказал Антон, потягиваясь, чувствуя, как затекло все тело.

Женщина проснулась, открыла глаза, увидела начищенные бутылки-сапоги и затрепетала, невольно прильнула к Антону.

— Нехорошо-с! — снова неодобрительно покачал головой полицейский. И неожиданно потребовал: — А документики извольте-ка-с!

«Броситься на него! Повалить! Задушить!» — пронеслось в мозгу юноши.

Женщина достала паспорт, протянула:

— Пожалуйста.

И неторопливо спросила у Антона:

— А у тебя с собой?

— На комоде оставил, — буркнул он.

Городовой старательно и деловито перелистал паспорт, подумал, протянул и снова с укором проговорил:

— Нехорошо-с, молодежь!

И неторопливо зашагал вдоль берега, заглядывая в кусты и под перевернутые лодки.

Женщина сцепила кисти рук, потянулась, так что хрустнули суставы, сладко зевнула и сказала;

— Благодать! Выспалась! Откуда он свалился? — она кивнула на удаляющуюся фигуру полицейского.

— Совершает обход, не бежать же было, — Антон не признался, что сам заснул и прозевал опасность.

— Ну, спаситель, давай и познакомимся, — в голосе женщины была насмешка, но без злости.

Она протянула руку:

— Ольга.

«Ольга... Ольга...» — ему почудилось, что это имя связано для него с чем-то очень важным. Но с чем — он не смог вспомнить.

— Владимиров, — пожал он ладонь женщины.

— Что будем делать дальше? — спросила она.

— Поедем в Питер, а оттуда к месту назначения. Я вас повезу.

— Прекрасно. А как поедем?

— Сейчас на вокзал, и как раз к петербургскому.

— Отлично. Тем более, что на вокзале у каждого шпика уже, конечно, моя фотография анфас и в профиль.