Ночь печали
Шрифт:
— Возможно. Это известно лишь Богу. — Кортес оттащил Агильяра в сторону.
— Агильяр, ты не заметил, что она уже немного понимает испанский? Нужно быть осторожнее в разговорах.
— Но ведь вы доверяете ей, команданте? — Агильяр пребывал в хорошем настроении. Если приплывет еще хотя бы один корабль, он сможет вернуться в Испанию. Quiz'as[36].
— Мы всегда будем на твоей стороне, великий касик. — Кортес покосился на Малинцин, и этот взгляд согрел ее, словно пульке, которую она однажды попробовала на похоронах.
Такой взгляд Кортеса убедил ее в том, что он считает ее своей женой. Малинцин почувствовала гордость.
— Мы клянемся тебе, касик. — Кортес
Он взглянул на донью Марину, подумав: «Она охвачена страстью, она моя рабыня на циновке, и не только».
— Донья Марина, ты понимаешь меня, когда я говорю на испанском? — спросил он, чувствуя, как язык разбухает у него во рту от возбуждения.
— Иногда, — сказала она. — Quiz'as.
— ?Puedes leer mi mente? Ты можешь читать мои мысли?
— No solo puedo leer su mente, tambi'en el coraz'on. Не только твои мысли, но и твое сердце. — Она чувствовала свою силу в этот момент.
Когда она пользовалась словами, чтобы выразить свои мысли, ей казалось, будто она изменяет мир по своему желанию и власть мира над ней становится меньше. Когда она говорила «мне страшно», она словно оборачивала в слова это чувство и от этого боялась меньше. Называя страх на трех языках, она будто побеждала этот страх. Страх по-испански — «miedo». Отсутствие отваги на языке науатль — «мауи». Ужас на языке майя — «саахил». Как рабыня, она была вынуждена молчать, и, хотя это позволяло ей выжить, Малинцин чувствовала, что молчание является частью ее рабства. Говори, будь услышанной, Малинцин.
— Мы поможем тебе завершить эру тирании Моктецумы, касик, — сказал Кортес с помощью Агильяра и Малинцин.
— Устроим завтра большое жертвоприношение. Много крови и еды, — предложил касик.
— У них будет una fiesta grande ma~nana[37], — передала Кортесу Малинцин.
— Я не это имел в виду. Скажи касику, что Кетцалькоатлю не нравятся жертвоприношения. Касик, послушай меня. Арестуй сборщиков податей, покажи Моктецуме, что ему тебя не запугать. Как отважный касик Семпоалы может бояться чего-то? Моктецума лишь человек.
— Собственно говоря, они считают его богом, — вмешался Агильяр.
— Агильяр, скажи ему, что я более могущественный бог.
— Кетцалькоатль Кортес храбрее Моктецумы, храбрее любого человека. Он сильный. Он могущественный. — Голос Малинцин становился все громче.
— Это верно, — согласился касик. — Я отважен, силен и могуч. — Он повернулся к своим стражникам. — Арестуйте сборщиков податей. Посадите их в клетки. Начнем их откармливать.
— Да, их нужно арестовать, — сказал Кортес, делая шаг вперед и поднимая палец вверх. — Арест — это хорошая идея, и клетки тоже хорошая идея. А вот с жертвоприношением торопиться не стоит.
Сборщики податей, освежившись в купальне, наевшись супа из жареной тыквы с кукурузными клецками, вкуснейших личинок аксолотля и утолив жажду холодным напитком из гибискуса и меда, устроились на ночь во дворце на чистых циновках с красивыми женщинами. В этот момент их схватили, грубо заткнули им рот, чтобы никто не слышал их криков, и отвели на цокало, где посадили в клетки.
— Мы представляем империю, — повторяли они, сидя на виду у всех.
Дети тыкали в них палками, собаки поднимали задние лапы и мочились на прутья их клеток, женщины отпускали шутки по поводу их гениталий. Тем временем в городе шла подготовка к большому празднику. Хотя город и был бедным, теперь, когда отпала нужда платить дань, он мог позволить себе немного расточительства. Женщины отправились готовить, кипятить, измельчать и молоть, а мужчины Семпоалы пошли на охоту и рыбалку. Лапа Ягуара скручивал шеи, отрубал головы, свежевал
Глава 13
— Мне это не нравится, — пожаловался Малинцин Лапа Ягуара, выглядывая из-за кучки освежеванных кроликов. Он в конце концов снизошел до того, чтобы поговорить с ней. — Унижение имперских сборщиков податей — это оскорбление для всех нас. Никто еще не отказывался платить налоги. Это неслыханно. Этого никогда не было. Никогда.
Малинцин знала, как сказать «никогда» на испанском. Никогда, никогда, nunca, nunca.
Кай говорила, что Малинцин все эти дни была не в себе и та Маакс, которую она знала, исчезла. Кай делала вид, что ищет подругу за деревьями и под кустами.
— Маакс Каль, Маакс Каль!
Она звала принцессу Малинцин, заглядывала в ее комнату, искала под ее циновкой для сна.
— Малиналли, Малиналли! Малинче, Малинче! — кричала она в казан с едой.
Наконец, сдавшись, она сказала:
— Ах, вот ты где, донья Марина! Я не узнала тебя.
Днем слугам и рабам позволили отдохнуть, а испанцы улеглись в гамаки, к которым только недавно привыкли, и специально отобранные для этого задания дети осторожно раскачивали гамаки из стороны в сторону. Полуденное солнце высоко стояло в небе. Было жарко, а воздух казался густым и тяжелым из-за солнечных лучей. Приближался дождь. Даже лошади перестали щипать траву, и ненадолго в городе стало тихо. Тишина эта нарушалась лишь стонами одного из пленников. Даже ацтекские шпионы в подлеске свернулись калачиком в своих укрытиях и смежили веки. Кортес, Агильяр и Малинцин босиком выскользнули из своих комнат и украдкой подобрались к пленникам, сидевшим в клетках на цокало. Кай и Лапа Ягуара, прячась за кустами, последовали за ними. За Кай и Лапой Ягуара шли еще четверо — Куинтаваль, Аду и двое немых слуг. Глава сборщиков податей сидел в одной клетке со своим помощником, двое других находились в соседней клетке и сейчас спали под горами мусора, которым их забросали горожане.
— Я собираюсь выпустить вас, — передал Кортес первым двум пленникам через Малинцин.
Конкистадор осторожно открыл клетку, перевязанную веревкой из волокон магеи.
— Сейчас я отпущу вас. Я хочу, чтобы вы отправились в столицу и сказали своему императору, что я сделал это ради вас, что я друг империи. Скажите ему, что я пришел, чтобы встретиться с великим Моктецумой, которого я люблю и почитаю. Я отпускаю вас ради него. Вы должны уйти отсюда тихо.
Куинтаваль выразительно посмотрел на Аду. Аду предвидел этот поступок Кортеса, поняв недавно, что Кортес был двуличным, лицемерным сыном ведьмы.
— Моктецуму это удивит, — шепнул Кай Лапа Ягуара.
— У него много советников и жрецов. Неужели ты думаешь, что его так просто обмануть, Лапа Ягуара? — шепнула в ответ Кай. — Нет, он поймет, что это уловка.
— Я слышал, что Моктецума все эти дни был сам не свой, — ответил он. — Знамения и появление дикарей ослабили его разум и отвагу. Кто-то должен пойти в столицу и рассказать ему обо всем, что случилось. Тогда он все поймет. Кай, ты должна пойти туда.
— И как я смогу это сделать? — прошипела она. — Я же не говорю на языке науатль. Как только я приду туда, меня схватят и принесут в жертву. А если меня поймают испанцы, то повесят как беглую рабыню.