Ночь печали
Шрифт:
— Сможем! Сможем! — загудели солдаты.
— Ты сможешь? — повернулся к Нуньесу Агильяр.
— Я смогу, но моя жена Кай… — Он взял себя в руки. — Да, смогу. У нас все получится.
— Я знал, что ты согласишься. А ты сможешь это вынести, Аду?
— Да, господин, я справлюсь.
— А ты, Ботелло?
— Мне жаль, что со мной нет моей Ципактли. Но я справлюсь.
— Малинче?
Когда Малинче была рабыней, она питалась личинками и червяками. Первые из народа мешика, поселившиеся в Теночтитлане, ели личинок и червяков. В городе до сих пор жили люди, которые питались так же. У этих людей не было украшений из перьев, не было обуви и хлопковых одежд, им не разрешалось подходить к некоторым цветам, и они никогда не пробовали мяса.
— S'i, —
— Вы будете получать по чашке воды в день, за исключением раненых и нашей будущей мамочки. И да помогут нам Господь, Дева Мария, Иисус и все святые.
— Аминь! — ответили войска.
Глава 35
Нуньес не думал, что ему суждено умереть, потому что если бы он умер, то умерла бы и Кай, а значит, и ребенок, а это было невозможно. Прошли столетия, все его предки и предки Кай сделали свой вклад в создание этого ребенка, и он, Рафаэль Нуньес, не мог позволить ему умереть. Он успокаивал Кай и три раза в день благодарил Бога за то, что тот подарил ему эту радость в жизни. Нуньес не ощущал отчаяния, считая, что в этой ситуации от него требовалось лишь терпение. Большую часть времени он проводил лежа рядом с Кай и рассказывая ей истории о начале их путешествия.
Покинув Кубу в конце марта 1519 года, их отряд прибыл на остров Косумель у южного побережья Юкатана, преодолев расстояние в сто двадцать миль. Ранее уже предпринимались две экспедиции в Юкатан и одна на Панаму. К этому моменту испанцы уже заняли Кубу, Гаити и Ямайку. Ни одна из предыдущих экспедиций не выявила никаких доказательств присутствия на этих землях амазонок, но члены экспедиции, отважные солдаты и бойкие моряки, были готовы ко всему. Поднявшись по каменным ступеням небольшого храма на острове, Кортес и его офицеры увидели поразительные глиняные фигурки, изображавшие женщин в юбках из змей и поясах из человеческих сердец. Более того, стены каменного храма были обагрены свежей человеческой кровью, а пол был усеян расчлененными телами. Грудные клетки жертв были вскрыты, а сердца извлечены.
— О боже! — воскликнул самый впечатлительный из офицеров, Альварадо. — Это сделали амазонки.
— Это доказательство чудовищного факта, — заявил отец Ольмедо, одной рукой зажимая нос, а другой крестясь.
— Тут амазонки! — крикнул Пуэртокарреро войскам, собравшимся у основания небольшой пирамиды.
— Убийцы мужчин! — загалдели четыреста солдат.
Ботелло сказал, что не считает, будто именно женщины расчленили эти тела, но, в конце концов, почему бы и нет? Его ситуация завораживала — все эти богини плодородия и человеческие жертвоприношения…
— Это храм амазонок, где они приносят в жертву пленных мужчин, вырезая им сердца во славу их богини, — заявил Кортес, пытаясь проявить стойкость и несгибаемость характера перед своими капитанами, несмотря на кровавое зрелище.
Господи Иисусе и Дева Мария, и таким должно было стать их первое «открытие»? Да это выведет из себя даже самого крепкого бойца. Кортес и так уже был зол, словно изголодавшаяся по свежей крови вошь, поскольку Альварадо, рулевой одного из одиннадцати кораблей, попытался обогнать флот и потерялся, лишь потом присоединившись к остальным десяти кораблям.
— Со времен Геродота, — рассказывал Кай Нуньес, — ходили слухи об амазонках, женщинах-воинах с одной грудью, которые воевали с мужчинами, безжалостно похищая их весной, чтобы размножаться.
Об этом рассказал солдатам Кортес. Так что истории об этих диких женщинах и их ужасных варварских обычаях были известны всем отважным морякам и храбрым первооткрывателям. Еще юношей Кортес, надеясь обнаружить упоминания об амазонках, изучал записи Марко
— Думаю, они каннибалы. — Берналь Диас осмотрел один из трупов. — Видите, здесь нет кистей.
— И рук тоже нет, — согласился Исла.
— Тут каннибалы! — крикнул войскам Пуэртокарреро.
— Людоеды! — зашумели войска.
Аду приобнял Куинтаваля за плечи, ведь, несмотря на все свое бахвальство, его хозяин был сентиментален. Аду обрадовался тому, что мягкосердечный брат Франсиско не стал подниматься на вершину пирамиды из-за своей тучности, оставшись у основания храма в тени сейбы. Аду, помнивший, как рабов выбрасывали за борт кораблей, подумал, что зрелище этих расчлененных тел было необычайно жестоким, ведь бедняг лишили внутренностей.
— Это храм поклонения дьяволице. — Пуэртокарреро достал бурдюк с вином и отхлебнул немного красной жидкости, чтобы успокоить желудок.
Нуньес посмотрел в окно, прорубленное в стене храма, пытаясь успокоиться и глядя на волны, бившиеся о берег. Даже Исла, которого мало чем можно было шокировать, вышел на крышу, чтобы подышать свежим воздухом. По-прежнему чувствуя тошноту, но, не желая показаться слабым, он вскоре вернулся в зал. Альварадо била крупная дрожь, хотя снаружи сияло солнце, обрушивая на испанцев свои жгучие лучи. Исла знал, что Альварадо трус, но этот пышущий здоровьем юноша всегда был готов пошутить и поднять другим настроение. Вскрикнув, Берналь Диас ткнул пальцем в угол комнаты. Он увидел небольшую глиняную скульптуру: мужчины прижимались друг к другу торсами, и этих мужчин было двадцать.
— Дева Мария и все святые на небесах! — воскликнул отец Ольмедо. — Грехом оскверняют они тела свои.
— Тут содомиты! — крикнул с вершины пирамиды Пуэртокарреро.
— Пуэртокарреро, c'allate la boca, por favor. Basta[62], — предупредил Кортес.
— Содомиты! — пронеслось по войскам.
Франсиско, услышав все это, пожал плечами. Он знал людей с подобными пристрастиями, живших в монастыре, и такие братья ничем не отличались от тех, кто спал с женщинами. Франсиско в этом смысле не нравились ни женщины, ни мужчины. Он не был красавцем — толстый, с порванным ухом, сломанным в двух местах носом и вывихнутым плечом — и не ждал, что кто-либо сочтет его привлекательным, хотя и удалился в монастырь не по этой причине. Решение уйти в монастырь Франсиско принял в возрасте десяти лет, и оно было сугубо прагматическим, так как он знал: если хочет вырасти, он должен убраться подальше от своего отца. Франсиско просто стремился к безопасности. В монастыре он нашел чистую любовь Бога.
— Давайте поскорее покинем это место, — сказал Кортес. — Тут призраки.
— Тут призраки! — крикнул вниз Пуэртокарреро.
— Призраки! — повторили войска.
«Адово отродье, ведьмы, вырвавшиеся из преисподней». — Берналь Диас уже обдумывал, какими словами опишет это происшествие.
— Индейцы все-таки не люди, — решил Исла.
Ранее, находясь на борту флагмана, офицеры обсуждали вопрос о том, являются ли индейцы людьми. Куинтаваль, получивший классическое образование в Испании, процитировал Аристотеля, сказав, что некоторые люди не вполне соответствуют человеческой природе, и потому эти полулюди естественным образом становятся рабами. Услышав это, Аду, которому тогда было лишь пятнадцать лет, подумал, что индейцы, как и все другие народы, являлись людьми по природе своей, как каждое животное в лесу является самим собой — обезьяной, птицей, кошкой или змеей. Это рабство делало людей тенями, связывая их существование с плетью и волей хозяина. Впрочем, тогда Аду благоразумно промолчал. Франсиско, возражая против цитаты Куинтаваля из Аристотеля, отметил, что святой Августин не согласился бы с идеей врожденного неравенства. Он мог бы упомянуть и о рассуждениях святого Франциска Ассизского о святости всех созданий Божиих, но члены экспедиции считали святого Франциска сумасшедшим.