Ночь Серебра
Шрифт:
Вместе с Веленой они освободили себе небольшой проход, такой, что высокому, широкоплечему человеку пробраться можно, и в последний раз оглядели маленький, на большую часть врытый в землю сруб, ставший для них темницей на долгие девять солнцеворотов. Ежели бы не окошко, пропускавшее хоть немного солнечного света, Ярико бы и вовсе забыл, как мир выглядит, а Велена, ещё с самого детства маленькая и слабенькая, совсем зачахла бы в темноте и сырости. Ольгерд дорожил ими обоими: прекрасный оружейник и кружевница, к тому же за работу которым не надобно было платить. И Ярико уже казалось, что он потерял счёт времени, хотя каждый минувший месяц и солнцеворот исправно
С тех пор как Ольгерд проведал про то, что в деревеньке в день летнего солнцестояния родится мальчик, которому суждено будет исполнить давнее пророчество, соединив в Ночь Серебра все руны богов и загадав самое важное и самое верное желание при свете свечи, он приказал убивать всех первенцев-мальчиков, которые рождались в двадцать первый день травня-месяца. Ярико и Велена тоже были рождены именно в сей день, но Ольгердовы люди поначалу попросту не обратили на них внимания: в пророчестве говорилось о юноше, а тут — двойняшки. Однако потом, когда весть об этом донеслась до самого Ольгерда спустя уже целых девять солнцеворотов, он отдал приказ разыскать брата и сестру и привести их к нему. Правда, как выяснилось, ни Ярико, ни сестра его Велена ни о каком пророчестве даже и не слыхали, однако им пришлось остаться у Ольгерда, потому что тому потребовались сильные, работящие руки… Конечно, он солгал ребятишкам, и те надолго стали пленниками его.
Из невесёлых мыслей Ярико вырвал тихий шёпот Велены:
— Ну что? Идём?
— Идём, — отозвался он, поднял с пола лук, изготовленный по велению одного из ратников Ольгерда, выкинул его в образовавшийся проём и подхватил Велену на руки. Она испуганно вскрикнула от неожиданности.
— Тише ты, — прошипел Ярико, сетуя на невозможность зажать сестрёнке рот. — Держи меня за плечи. Я тебя подсажу.
Он подошёл к окну и поднял Велену, как мог, повыше. Девушка что было сил уцепилась за деревянный край, но проклятый дождь намочил брёвна, и пальцы немилосердно скользили.
— Держись же, — выдохнул юноша. Хоть Велена и маленькая, а всё ж не пёрышко, долго удерживать на высоте он её не сможет. Да к тому же чем дольше будут копаться, тем вероятнее увидят их… Наконец в руках почувствовалась лёгкость: Велене удалось отыскать опору и перекинуть ноги через край. Ярико, в последний раз оглядевшись по сторонам, сплюнул через правое плечо — так, на всякий случай, — и, подпрыгнув, подтянулся на руках. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Ноги скользили по земляной стене, кое-где заросшей травой. Где-то на дворе залаяла собака, и юноша про себя выругался: а ну как сейчас прибегут Ольгердовы слуги, что тогда? Но Велена стояла пока что спокойно, прислонившись спиной к тёмной деревянной стене сруба, и ждала его. Сделав усилие, Ярико подтянулся чуть повыше и, пригнув голову, пробрался в узкий оконный проём. Тут же его окатило прохладным дождём, и влажный порыв ветра рванул светло-русые пряди. Ярико невольно поднял руку к голове, коснулся пёрышек, прикреплённых к очелью тоненьким кожаным шнурком, и тихонько свистнул.
Сквозь шелест дождя и листьев послышалось громкое хлопанье крыльев и хриплое карканье. Откуда-то из темноты появилась крупная чёрная тень. Ворон, сложив крылья, мягко опустился на плечо Ярико, и юноша, улыбнувшись, потрепал его по мокрым перьям, и без того торчащим в разные стороны.
— Разбойник, — усмехнулся он. — Здраствуй, здравствуй, малыш…
Девушка подала брату лук, который он выбросил перед тем, как выбираться самому, и колчан со стрелами. И впервые, верно, Ярико порадовался тому, что была у него работа: ведь ежели бы не приходилось делать оружие для других, он бы не мог делать его и себе — заметили бы да отобрали.
Беспрестанно озираясь и оглядываясь, Ярико и Велена короткими перебежками миновали задний двор, обошли высокий дом Ольгерда в два пола, будто бы опустевший без хозяина, обошли частокол и добрались до лазейки, о которой Велена рассказывала уже давно. Когда-то видела, мол, а когда — самой бы памяти… Лазейка была довольно-таки небольшая, но её размеров вполне хватало, чтобы пролезть, пригибаясь к земле. Ярико полез первым, хотел проведать, всё ли ладно на той стороне за частоколом, всё ли тихо. Серая льняная рубаха, расшитая узорами-оберегами, испачкалась, на неё налипли комья мокрой земли, но о чистоте ли было думать!
— Давай, — бросил Ярико, поднявшись и отряхнувшись. Велена нырнула в лазейку и, прогнувшись, словно кошечка, ловко протиснулась в щель. И только она выбралась и поднялась на ноги, как где-то за углом хрустнула ветка под чьим-то тяжёлым сапогом, послышался шорох шагов по траве, и из-за угла вышел дозорный с копьём наперевес и мечом в ножнах. Медленно, неторопливо прошёл по узкой дорожке мимо задних ворот, мимо лазейки, вокруг которой была разбросана земля, удовлетворённо хмыкнул и пошёл обратно. Тишина вокруг, никого, только ворон летает кругами, то скрываясь в густых ветвях деревьев, то вновь появляясь…
Две пары глаз неотступно и пристально следили за дозорным до тех пор, пока его нескладная широкоплечая фигура не сркылась вновь за частоколом. Ярико и Велена лежали в кустах и едва дышали, боясь даже пошевельнуться, чтобы ненароком не выдать себя. С тонких колючих ветвей капала вода, проливалась за шиворот, на шею, возле самой ключицы, где кожа как раз самая уязвимая, сел комар. Ярико терпел, ждал, пока дозорный скроется, и только тогда позволил себе прихлопнуть комара и стряхнуть капли воды с волос.
— Пошли, — прошептал он и коротко свистнул. — Эй, Феникс!
Ворон, по обыкновению, сложил крылья, приземлившись юноше на плечо. Дорога была открыта.
Они почти бегом добрались до леса, не переставая осматриваться по сторонам: не видит ли кто. Дождь лил немилосердно, где-то вдалеке слышно было, как ворчит и переваливается с боку на бок разбуженный гром. Ночь медленно наползала на лес и окрестности, укутывая всё вокруг мягким покрывалом дождя и ветра. Вскоре совсем стемнело. Желудок скрутило от голода, и Ярико попытался вспомнить, когда они в последний раз ели. Ежели память ему не изменяла, то давешним вечером, когда принесли тёплый хлеб… При воспоминании об этом хлебе, о его запахе, о его тепле, хрустящей золотистой корочке, Ярико чуть не взвыл с досады. И как только не додумался, что отложить надобно было, припрятать, ведь знал, что сбегут, а не есть-то в дороге нельзя.
Сквозь тёмное покрывало ночи и шёпот дождя вдруг прорвался яркий сполох молнии. Гневается Перун-батюшка, пронеслось в голове у юноши. Тут же Велена вздрогнула, прижалась к нему:
— Я боюсь!
Ярико обнял её одной рукою, погладил по светлым растрёпанным волосам, по щеке, и почувствовал, что у неё, вероятно, жар. Да как же, не простудишься тут…
— Ну-ка поворотись, — велел он, протянув руку к её челу. Девушка, наоборот, испуганно отпрянула. — Да не рвись ты! Дурочка! Стой смирно!