Ночь Серебра
Шрифт:
Велена послушалась. Ярико коснулся ладонью её лба и убедился в правоте мыслей своих.
— Чего ж ты раньше не сказала? Захвораешь, сляжешь совсем! Горишь ведь вся…
Девушка ничего не ответила, только взор опустила пристыженно. Не хотела сказывать, чтобы брат не тревожился за неё, и без того тревог вдосталь. И сам ведь теперь серчает на неё…
— Ладно, — решил юноша наконец, — доберёмся до земли асвельдов, пойдёшь в деревню. Не спорь, — перебил он её сурово, когда она попыталась что-то возразить. — Пойдёшь в деревню и попросишь крова. А там я к тебе Феникса пошлю, коли сам в порядке буду. Да хотя чего мне сделается, —
— Уговорились, — вздохнула Велена.
Ночевать им пришлось в лесу. Никаких тёплых вещей у них не было, конечно, а костёр развести было бы невозможно: дождь, хоть и поуспокоился малость, всё ещё моросил. Ярико поначалу даже пытался это сделать, но ничего не вышло, и он махнул рукою.
— Без толку… Ну да обойдёмся.
Он с наслаждением вытянул ноги, повернулся на бок и закинул одну руку за голову. Велена свернулась калачиком подле него и прижалась спиной к его груди. Ярико обнял её свободной рукою, притянув поближе, и даже сквозь одёжу почувствовал, как она вся дрожит.
Наутро, едва рассвело, он открыл глаза. Сквозь мокрую листву просачивались тонкие, едва уловимые лучики солнца, и казалось, будто сами листья, хрупкие, почти прозрачные, светятся изнутри. Велена уже не дрожала, даже наоборот — спала тихо и безмятежно, подложив ладошки под щёку, как ребёнок. Даже будить жаль было, но идти-то надо, ведь Ольгерд уже наверняка заметил их отсутствие, а ежели и не заметил, то заметит в скором времени и обязательно пошлёт погоню. Идти надо…
Завтракать тоже было нечем, а охотиться и искать ягоды — вовсе некогда. Да и чёрт его ведает, какие тут ягоды, в этих местах, что можно есть, что нельзя, так ведь и отравиться недолго. Стрелы понапрасну тоже тратить не шибко-то хотелось: а ну как отбиваться придётся? Худо, когда не ведаешь, что тебе завтрешним днём, судьбою уготовано.
Они шли долго, ещё целый день. И только Феникс, казалось, радовался этому пути: часто срывался с плеча хозяина, исчезал среди деревьев, иногда возвращался, держа в клюве что-то вроде сухих веточек, каких-то ягод, листьев. Когда минул полдень и солнце уже начало клониться к закату, Ярико понял, что лес уже не тот: гораздо более светлый и редкий, и не слышно людей, и не слышно совсем ничего. А где-то вдалеке уже виднеются очертания деревеньки: крохотные домики, дымок над крышами, высокие частоколы вокруг дворов…
— Помнишь ли, что я тебе сказывал? — спросил Ярико, когда Велена нагнала его и остановилась, отдыхая. — Дойдём до деревни — пойдёшь искать кров.
— Верно, — согласилась девушка. — Помню, как же нет…
— Видишь? — он указал в сторону видневшихся домишек. — Сдаётся мне, мы уже на земле асвельдов. Почти спасены.
Лёгкая улыбка тронула уста его, и Велена широко улыбнулась в ответ.
— Ступай туда, — продолжал Ярико. — Ищи людей хороших. Сердечко твоё светлое да доброе, оно тебе подскажет. Ну и… жди Феникса. И меня.
Губы Велены задрожали, тонкие бровки надломились, как хрупкие крылышки, но она не заплакала, а только прижалась к брату, обняла его, будто навсегда прощалась. И Ярико обнял её в ответ, коснулся губами её светленькой макушки. На прощание они троекратно поцеловались.
— Ну, будет тебе… Ступай!
В последний раз оборотившись и помахав рукою, Велена скрылась
2. Охотник
День клонился к закату. Солнце разукрасило верхушки деревьев багряными отсветами. Славка сидела на поваленном дереве и болтала босыми ногами в ручейке, отчего по воде разбегались дрожащие круги. В лесу никогда не было скучно: всегда находилось какое-нибудь занятие, захватывавшее Славку с головой и заканчивающееся только к самому вечеру. Так и сей день она пришла собрать горицвет и тысячелистник — больше не из чего было варить целебные отвары, а люди из деревеньки продолжали приходить, искали исцеления от хворей всяких.
Поговаривали, что Славка и её мать Весна Любимовна — ведьмы лесные. И ежели Весну Любимовну ещё уважали в деревеньке да побаивались, то Славку, маленькую девчонку, сперва не замечали, потом не верили ей, и только уж когда подросла она и стала делать более матери, сельчане начали и к ней приходить за словом добрым да за помощью.
Славка и сама не знала, сколько ей исполнилось. Солнцеворотов пятнадцать точно, а быть может, уж и все шестнадцать. Конечно, хотелось казаться постарше, и ежели её спрашивали, то она отвечала, что шестнадцатый минул. Красавицей писаной Славка не была: карие глаза, на худеньком, бледном лице казавшиеся тёмными и огромными, короткие волосы, которые отказывались расти и складываться в косу широкую, тонкие руки — словом, девчонкой она была самой обыкновенной. Свататься к ней никто и не заходил: то ли боялись того, что про неё в людях сказывали, то ли так она никому и не глянулась, но так или иначе, Славка была одна и находила радость в лесу.
Уж что-что, а лес она любила. Эту мягкую берёзовую тишину, негромкий, робкий шелест листьев, маленький лесной ручеёк, ласкающий босые ступни, тёплый, сухой ветер… Лес давал приют, прятал надёжно от чужих глаз, щедро делился всеми своими тайнами и богатствами. Пока жив был дедушка Любим, Славка ходила всегда с ним вместе. Он рассказывал ей, где чьи следы, учил различать голоса птиц, показывал, какие ягоды можно есть, какие — нет, и самое главное — учил стрелять из лука. Натягивать тугую тетиву, накладывать и придерживать оперение стрелы, целиться… Лук у Славки был отменный, самодельный, и стрелы для него она тоже вырезала сама. Так и теперь он висел у неё за плечом — пока что без дела, но девушка знала, что работёнка для него непременно отыщется.
Славка скучала по дедушке. Он ушёл всего три зимы назад, и с тех пор девочке казалось, что в её тихой жизни изменилось совершенно всё. Изменился день, который начинался обыкновенно с того, что дедушка Любим топил печь, или с того, что со двора доносился звонкий стук топора: дедушка колол дрова для растопки. Изменилась мать, стала много более тихой, угрюмой, стала подолгу молчать, глядя в одну точку или — так задумчиво — в печь, на весёлый пляшущий огонёк. Изменилась и сама Славка: ежели ранее дедушка ей был во всём помощник и советчик, то теперь в одиночку приходилось всё делать. Только маленькая Зорянка не изменилась, разве что стала ходить и бегать по избе, говорила уж совсем хорошо: минул ей, как-никак, уже шестой солнцеворот.