Ночь у Насмешливой Вдовы
Шрифт:
Теперь внизу стало слышно, о чем беседуют Пэм и Г.М.
— Неужели? — с некоторым вызовом спросила Пэм. — Вы в самом деле подбросили английскую соль в суп министру внутренних дел на банкете у лорда-мэра?!
— Чтоб мне лопнуть! — Голос Г.М. звучал так искренне, что двое, сидевшие внизу, поверили ему. И на самом деле — Г.М. рассказывал истинную правду. — Но это еще что! — фыркнул Г.М. — Вот я тебе расскажу, как Пинки Уотерфорд проиграл мне пять гиней. Утверждал, что я не скачусь с Ладгейт-Хилл на роликах. Да, было дело!
— Доктор
— Конечно, вернусь, куколка. Вот что! — Г.М. сделал паузу, а потом заговорил очень торжественно и учтиво. — Надеюсь, ты не возражаешь против того, что я называю тебя «куколка»? Я просто так выражаюсь, но если тебе не нравится такое обращение…
— Нет, что вы! Мне очень нравится! Вот когда с тобой говорят презрительно, как будто ты пустое место и не способна ничему научиться… То есть…
— Как будто я не знаю! Я ведь рассказывал тебе о моем дяде, старом грубияне! Но вот в чем дело; ты не должна позволять забивать себе голову всякой ерундой. Чтобы тебе было понятно, вот, смотри!
— Смотреть? На что?
— Смотри! — внушительно повторил Г.М. — Видишь, у меня в руках ничего нет. И в рукавах тоже. Я поднимаю левую руку вверх, вот так… А теперь провалиться мне на месте, — вскрикнул Г.М., словно пораженный увиденным, — откуда взялся пиковый валет? А дама червей? А семерка треф? А девятка бубен? А… нет, давай лучше перетасуем колоду.
Доктор Иоганн Шиллер Шмидт оцепенел. Стелла, смотревшая со своей кушетки на дверь спальни дочери, не верила своим глазам — в них расцветала надежда. Подкравшись к ней, доктор Шмидт зашипел:
— Кто такой есть министр внутренних дел? По-моему, я знать, но что он делать?
— Я… точно не знаю. Он важный член кабинета министров. Кажется, он глава всей полиции.
— Черт возьми! — прошептал доктор Шмидт.
— Да что с вами такое?
— Ваш Мерривейл совершать серьезный преступление против важный рейхсминистр! Но Мерривейл не посадить в тюрьму или…
— Или что?
— Это есть не важно. Но… боже мой!
Стелла почти не слышала доктора. Она, не отрываясь, смотрела на дверь наверху. Однако вскоре дверь словно нарочно закрыли. Еще целый час, показавшийся вечностью, они молча ждали. Доктор Шмидт начал раздражаться.
— Я есть человек ученый. Я не иметь время, — презрительно заявил он, — на карточные фокусы и шутки. Жизнь есть серьезный вопрос. Я не шутить с моими пациентами.
— Очень жаль, — произнесла Стелла, награждая доктора неприязненным взглядом.
— Bitte?
— Замолчите!
Дверь снова приоткрылась!
Да, приоткрылась — неизвестно зачем. Очевидно, Г.М. снова присел на край кровати Пэм. Их разговор, по крайней мере, по мнению доктора Шмидта, был напряженным.
— …так что, видишь ли, куколка, больше можешь не бояться глупого колбасника, который сидит там, внизу. Он просто надутый индюк в золотых очках. Он светит тебе в глаза лампой и болтает всякую ерунду. Но ты напугана и расстроена, и оттого у тебя болит животик, а маме кажется, будто ты заболела. Но с тобой на самом деле ничего плохого не происходит, ведь правда?
— К-конечно!
— Вот и хорошо. Обними меня за шею — вот так, не стесняйся. Если хочешь, поплачь; никто не узнает об этом, только ты и я. Но я готов поспорить, что через минуту ты будешь смеяться.
Вслед за словами Г.М. последовали сдавленный смех и всхлип.
— Я уже объяснял тебе, моя куколка, — продолжал великий человек, — что примерно половина того, что внушали тебе взрослые, наглая ложь. Провалиться мне на месте, если я понимаю, зачем обманывать человека, которому больше четырнадцати лет. Но так поступают многие взрослые… Теперь ты понимаешь, что нужно делать? Если тебя будут убеждать в чем-то, а тебе кажется, что тебя обманывают, подумай обо всем как следует, и окажется, что это действительно обман. Если обман презренный, жалкий, не обращай на него внимания, и все. Но если речь идет о чем-то нелепом, смешном, как вещи, которые втолковывает тебе доктор Шницель, можешь рассмеяться ему в лицо и сказать, как тебе смешно.
— Но иногда смеяться нельзя, — возразила Пэм. — Просто нельзя, и все!
— Знаю, куколка, — ласково проговорил Г.М. — За одну ночь ты не можешь измениться, верно? Поэтому я к тебе и пришел.
— Что в-вы имеете в виду?
— Что тот колбасник больше тебя не побеспокоит. Никогда!
Стелле показалось, что ее дочь громко всхлипнула.
— Честно?
— Чтоб мне лопнуть. Я о нем позабочусь, обещаю!
— Но мама говорит…
— Не волнуйся насчет мамы. Я поговорю с ней, когда спущусь вниз. Или ты не веришь, что доктор Мерривейл делает то, что обещает?
— О, верю! Верю!
— Значит, все решено. Если доктор Шмидт еще раз приползет сюда — он, конечно, не приползет, но вдруг, — пошли мне весточку в «Лорд Родни». Я сразу приду и выкину его в окошко. Кстати, почему бы не выкинуть его из всех окон подряд?
— Вы… все-таки глупый! Нельзя никого выкинуть из всех окошек подряд!
— Почему это нельзя? — возмутился Г.М. — Ведь можно поднять его, притащить назад и снова выкинуть, уже в другое окно. Кстати, об окнах. Я вижу на столе у кровати толстенные русские книги. Давай-ка избавимся от них прямо сейчас!
Зашуршали страницы, и три тяжеленных тома Достоевского, Толстого и Чехова полетели в открытое окно и упали к подножию дуба.
— Вот в чем дело, — втолковывал девочке Г.М. — Я хочу, чтобы ты прочла книги таких парней, как Дюма, Марк Твен, Стивенсон, Честертон и Конан-Дойл. Да, они умерли; но они, надо признать, умели чертовски завлекательно рассказывать разные истории. Я подберу тебе книжки в лавке у Рейфа. А остальные можешь взять в школьной библиотеке.
— А разве… — Пэм вдруг осеклась. — Вы больше не посидите со мной?