Ночь Волка
Шрифт:
— Чего же ты ждешь? — сказала она жалобно, — иди ко мне.
Авдеев опустился на колени и сначала прижался лицом к ее животу. Никогда в жизни он не испытывал такого острого желания, темнело в глазах и он лег поскорее, опасаясь лишиться чувств. Единение их было коротким и невыносимым. Наслаждение и боль, вот чувства, которые они испытали. Когда все было кончено, Авдеев отстранился, чтобы посмотреть на ее лицо, и увидел слезы, вытекающие из ее миндалевидных глаз. Потом они отправились к Авдееву, где Юлия привела себя в порядок, приняла душ, полежала с полчаса на его кровати, разглядывая стены, картины, книги, удовлетворяя свое давнее любопытство; кстати говоря, в квартире она хранила верность своему мужу, так что опасения Авдеева оказались напрасны. Затем Авдеев
— Вот и все, — сказала Вероника, — то, что было дальше, уже неинтересно: скажу только, что больше они никогда не встречались, хотя Авдеев еще долго проработал с Юлиным мужем; до тех пор, пока тот не обанкротился, и все это время, что он работал, он звонил своему боссу домой по разным делам.
Юлия брала трубку, вежливо здоровалась и подзывала мужа.
Вероника замолчала, и за столом воцарилось молчание. Почему-то все избегали смотреть на Марата, который сидел с непроницаемым видом, и порывался погасить пальцем пламень свечи. Желая разрядить обстановку, Галя сказала:
— Одна я осталась, может и мне чего рассказать?
— Расскажи, — произнес Шилов, — если тебе жизнь не дорога.
— Ну, я же не о себе буду рассказывать, — ехидно объяснила Галя, а о своей подруге.
— Хорошо они устроились, — заметил Шилов, — а Марат Петрович? Главное есть на кого свалить, на мифическую подругу, на фантом, на мираж.
И тут же предложил:
— давай по грамульке, пока Галя будет делать свой выбор между жизнью и смертью.
Но Галя уже решилась.
— Я, конечно, не так умно говорить буду, — начала она, — я баба деревенская, словесных изысков и философии от меня не ждите. Ну, а если что, мне автор поможет.
— Деревенская, но зато с высшим образованием, — гордо заметил Шилов, — а вот я коренной москвич, в третьем поколении, только аттестат зрелости имею, правда, я всю жизнь самообразованием занимаюсь, — скромно заметил Шилов, — о чем можно догадаться по моей эрудиции. Но это я так к слову, говори Галя, я уже понял, что слово «Жизнь» ты вычеркнула из списка за ненадобностью.
Рассказ Гали
Нести охапки роз, отрадней нету груза
И розы разбросал отрадный лад "новруза"
Мы в супруги возьмем себе дев с глазами дикой лани;
а если мы девы сами,
то мы юношей стойных возьмем в супруги,
и не будем чаять души друг в друге.
Ведь я, как в Москву приехала, долгое время в общежитие жила в институтском, которое постепенно стало семейным…
— Как общежитие монаха Бертольда Шварца, — перебил ее Шилов и едва успел увернуться от брошенной в него деревянной ложки.
— … С той поры прошло много времени, было это в начале восьмидесятых, а сейчас, к сожалению, наступил двухтысячный год, сколько лет назад это было, считайте сами, а я не буду, не хочу расстраиваться. Я иногда встречаю людей живших в том общежитии, и, что характерно, ни одна пара не сохранилась в первоначальном составе, все расстались друг с другом, а я так им завидовала в то время; то есть, выходит, что время уравняло наши шансы. Я живу одна, если не считать этого прохвоста, который пьет мою кровь. Те девчонки, бывшие в то время замужем, сейчас одни, у многих дети, как напоминание о счастливом времени; а я рада, что у меня и этого нет, я не из тех, кто любит травить себе душу воспоминаниями. Между прочим, я много думала о том, почему так все вышло. Я не себя имею в виду, я-то отдельный случай, я всех их имею ввиду…
— Это называется "не ждите философии", — не удержался от реплики Шилов, — а я вот вам скажу, что у нас в Узбекистане процент разводов на душу населения крайне низок. А почему? Социологи почившего в бозе Советского Союза, долго ломали себе над этим голову. Ответ оказался прост, ибо, — как сказал наш местный чайханщик Муззафар ихнему профессору
— "Калым надо за девушка платить, а когда с женой разводишься, калым обратно не даем". Поэтому никто не разводится. Экономические законы вступают в силу; как говорил наш заводской председатель профсоюза товарищ Полотеров: "Рублем будем воспитывать, рублем".
— … Шилов, ты заткнешься когда-нибудь? — в сердцах сказала Галя.
— Заткнусь, — вдруг обиделся Шилов, — я вообще могу избавить вас от своего присутствия, уйти к волкам на мороз.
— Оставайся Шилов, — сказала Вероника, — только помолчи, пожалуйста.
— Опять сбил меня с мысли, ну что ты будешь делать, а? — Галя немного помолчала, пытаясь поймать тот лад, который настроил ее на этот монолог.
— Сейчас, я начинаю верить в то, что в раздельном обучении был определенный смысл. Нынешняя ранняя свобода, которую обретают молодые люди в конечном итоге выходит им боком. Представьте себе учебное заведение, в аудиториях которого половину своего времени проводят юноши и девушки, вторую половину они проводят в общежитии. Им никто не указ, вот они и крутят любовь напропалую, с кем попало, а раньше родителей спрашивали; как хотите, а в этом было много хорошего, потому что родители сразу понимали, пара сыну избранница, или нет, и наоборот; исходя из этого, давали свое согласие, или не давали. А некоторые и подбирали пару своему ребенку, при этом очень хорошо зная нрав своего ребенка. Вы, конечно, можете назвать меня ханжой, но это не так, и доказательством служит то, что я живу в грехе с этим иродом.
— А как же любовь? — спросил неистребимый Шилов.
— А что мне с твоей любви, Шилов? Ко мне сватался хороший парень из нашей деревни. Уж как меня мама, царство ей небесное, уговаривала, так нет же, не пошла, не любила. А тебя люблю и живу как дура, одна, на дорогу смотрю, когда мой Саша что-нибудь соврет жене и прибежит ко мне. Ты же гад за десять лет со мной ни одного нового года не встретил.
— Зато Старый новый год я всегда с тобой встречаю, и двадцать третьего марта я всегда с тобой — нимало не смущаясь, заявил Шилов, а потом, если разобраться — все это условности, язычество, если хочешь знать, до Петра первого, новый год в России не встречали.
— А что у нас двадцать третьего марта? — подозрительно спросила Галя.
— Ну, как же, — мусульманский новый год, — бодро ответил Шилов.
— Уберите его от меня, — сказала Галя, — или я за себя не отвечаю.
Шилов благоразумно отсел от Гали.
— Знаешь, Вероника, — мечтательно произнесла Галя, — иногда ночью, когда я вдруг просыпаюсь и лежу без сна, думая о своей судьбе, а в это время рядом спит пьяный Шилов, да еще и храпит к тому же: мне хочется пойти на кухню, наполнить ведро холодной воды и вылить на этого гада.
— Спасибо тебе, Галя, — проникновенным голосом сказал Шилов, — добрая ты, некоторые, как свидетельствует история литературы, — яд в ухо наливали, другие — топор хватали, "чтоб зарубить аккурат насмерть".
— Я отвлеклась от своего рассказа, — сказала Галя. — Итак:
— …Дом, в котором находилось общежитие, стоял на окраине нового микрорайона; двенадцатиэтажный панельный дом с совершенно жуткой планировкой квартир, в которых всегда было сумрачно, оттого что расположен был так, что солнце почти не заглядывало в его окна; и почему-то сыро, хотя дом стоял на некотором возвышении, обдуваемый всеми ветрами. Одной стороной своей он смотрел в поле, заросшее одуванчиками, потому что была весна, а другой — во двор, образуемый несколькими жилыми зданиями, лежащими квадратом, наподобие костяшек домино. С той стороны, где поле, в самом начале его была детская площадка — песочница, железные качели, горка, на которой всегда копошилось около десятка детей и столько же родителей присматривало за ними. Как я уже сказала, была весна, и поле было покрыто цветущими одуванчиками, для тех, кто основательно залил глаза водкой, я тебя имею в виду, Шилов, и не может сейчас представить, как выглядит цветущий одуванчик, я напоминаю — белые лепестки, желтая серединка.