Ночь всех святых
Шрифт:
Он поднес к губам батистовый платок, и когда кашель стих, Андре увидел, что ткань окрасилась кровью.
– Как же хорошо, что ты решил проведать старика, сын мой! – Ученый мягко улыбнулся. – Потому что, сдается мне, мы, возможно, больше не увидимся. Кстати, говорят, что в Ватикане на днях имел место небывалый переполох. Я имею в виду не ту идиотскую историю с грабителем, которого якобы не было. Но кое-кто шепчется, что из секретного отдела тамошней библиотеки была похищена чрезвычайно ценная книга.
Андре несколько смутился. Официально он никогда не ставил профессора в известность о том, чем
– А еще говорят, что похищена была так называемая черная библия, – добавил Андре, опускаясь на скамейку, стоявшую около кресла профессора. – Только что это такое?
Профессор устремил взор своих глаз в окно и долго молчал. Выждав несколько минут, Андре повторил вопрос, но ответа снова не последовало. Встревожившись, молодой человек склонился над профессором, желая удостовериться, что с тем все в порядке. И тут раздался властный голос – голос не старика, а прежнего профессора: звучный, зычный, не терпящий возражений.
– Сын мой, ты ввязался в отвратительную историю! Нет, не пытайся противоречить! Убедить меня в том, что ты не имеешь отношения к похищению черной библии тебе не удастся! Все же я – обладатель трех докторских степеней! Да, да, я уже давно сообразил, чем ты занимаешься. Однако это твое дело, и я не намерен читать тебе нотации, пытаясь доказать, что красть нехорошо.
Профессор смолк, а Андре терпеливо ждал, когда он возобновит монолог. Спорить со стариком он не намеревался.
– Значит, речь идет о черной библии… – наконец вновь заговорил ученый. – Я так и знал, что она находится именно в Ватикане. Что же, это не лишено некоторой пикантности – святой отец, являющийся наместником Господа, хранит в секретном отделении книгу, написанную антиподом своего небесного хозяина!
Андре хмыкнул и все же позволил себе задать вопрос:
– Но, профессор, кого вы имеете в виду? Неужели дьявола? Но его же не существует!
Профессор расхохотался. Смех у него был дробный, сухой. И постепенно перешел в кашель. Ученый снова приложил к губам платок, а Андре, встревожившись, подал старику бокал воды и спросил, не следует ли вызвать врача.
– Если я кого и вызову, сын мой, так не врача, а священника, – промолвил профессор после того, как приступ миновал. – Потому что я, несмотря на все мои сомнения, в душе остался добрым католиком. Мне жаль нынешнее поколение, для которого единственным божеством является технический прогресс. Потому что это, по сути, игрушка того, кто сумел убедить человечество в том, что его не существует. И лучший же способ защиты.
Профессор смолк, и Андре не посмел потревожить его вопросом. Прошло, наверное, около пяти минут, и старик поднялся из кресла, обронив:
– Пойдем. Ты должен знать, с чем имеешь дело.
И они отправились из салона в расположенную рядом библиотеку. Ученый по праву гордился собранием книг, доставшимся ему в наследство от предков. Остатки же фамильного состояния он пустил на то, чтобы пополнить библиотеку редкими и дорогостоящими экземплярами.
Библиотека располагалась в гигантском овальном зале, увенчанном круглой крышей из разноцветного витражного стекла. Лучи солнца проникали с неба, окрашивая помещение в удивительные, фантасмагоричные тона.
Профессор вскинул голову к одному из шкафов, уходившему к потолку, и ткнул в него тростью.
– Там. На последней полке, слева. Тебе придется самому достать эту книгу, потому что я уже более не в состоянии.
Профессор без сил опустился в кресло – он задыхался от того, что прошел всего несколько метров. Андре выполнил приказание старика – придвинул к шкафу особую лестницу и взобрался по ней к последней полке. Ему в глаза бросилась книга в черном с золотом переплете.
– Да, это именно она, – сказал профессор, все еще обладавший превосходным зрением. – Только осторожно!
Андре не понял, что произошло, однако, несмотря на то что он действовал более чем осторожно, книга вдруг выскользнула у него из рук, полетела вниз и, ударившись о пол, раскрылась.
Молодой человек проворно спустился вниз, вознамерился было поднять книгу и закрыть ее, но старик властно произнес:
– Нет, не делай этого! Скажи мне, какая страница?
Андре нагнулся и посмотрел, а затем сообщил:
– Шестьдесят шестая вроде… Или… Тут то ли пятно, то изъян бумаги.
Профессор устало кивнул:
– Да, знаю. Потому-то я и просил достать книгу. Шестьсот шестьдесят шесть! Это его число, число хозяина. Так называют его те, кто вверил ему свои жизни и, что еще ужаснее, свои души. Теперь можешь поднять книгу.
Андре подчинился и положил фолиант на стол. Профессор положил на обложку иссохшую руку с длинными желтыми ногтями и заметил:
– Важнее всего в нашем мире умение читать знаки. И правильно их толковать. Только надо знать, кто именно посылает эти знаки! В данном случае я затрудняюсь с ответом, сын мой. Хотя, если на то пошло, видимо, так тому и быть.
– Профессор, что вы имеете в виду? – спросил Андре, не понимая, на что намекает старик. – Кто этот хозяин? И в какую такую историю я ввязался?
– В историю, которая может запросто стоить тебе жизни, – ответил резко ученый. – Но это еще полбеды!
Он замолчал. Андре позволил себе задать новый вопрос:
– Но что может быть ужаснее, чем потерять жизнь?
– Потерять душу! – заявил профессор безапелляционно. – Точнее, если ее заберет хозяин. Тот самый хозяин, с которым ты уже имел дело. Учти, рано или поздно он доберется и до тебя. Если не сам лично, то через своих людей. Хотя какие это люди…
Андре уже начал терять терпение:
– Профессор, на что вы намекаете? На то, что я имею дело с…
Он запнулся, и его фразу продолжил старик:
– Я ни на что не намекаю, сын мой, а говорю вполне ясно и четко. Имеющий уши да услышит! Хозяин – вековечный враг человека. Тот, кого принято называть дьяволом. Да, да, не ухмыляйся! Конечно, сейчас мало кто верит в его существование, даже священники и те потеряли веру. Дьявол стал абстрактным синонимом чего-то ужасного и крайне злого. Однако он не абстрактен, а вполне осязаем. Он – порождение тьмы ночной. Да, собственно, он и есть ночная тьма. С одной стороны, он дитя зла, с другой – отец отчаяния. Он все и ничто, белое и черное, зеркальная поверхность, отражающая мир и в то же время искажающая его.